Макс Фрай - Жалобная книга

Поэтому я все жил, да жил.

Люди почему-то полагают, будто время и место появления на свет, семья и врожденные задатки оказывают решающее влияние на становление всякого человека. Чушь собачья. Стартовые возможности у меня всегда были примерно одни и те же, а количество вариантов развития сюжета даже я сам не смог бы предвидеть, хоть и был всегда высокого мнения о собственной непредсказуемости.

Я перепробовал чуть ли не все возможные занятия, от стриптизера до дипломата, хотя чаще всего становился библиотекарем, актером, фотографом, переводчиком, учителем (дисциплины сменяли одна другую, но точных наук среди них не было почти никогда) и еще почему-то наемным убийцей – в этом качестве я, как ни странно был чрезвычайно востребован. Несчетное число жизней я прокуковал бобылем, но случалось, обзаводился женой и множеством ребятишек; пару раз мне даже удавалось сделать свое семейство вполне счастливым.

Не меньше дюжины раз я сдуру покончил с собой, не дотянув до совершеннолетия; иногда погибал в катастрофах (почти неизменно молодым), впрочем, гораздо чаще тянул свою лямку до самого конца. Ни наркоманом, ни алкоголиком я так ни разу толком и не сделался (тут-то, надо думать, и сказались какие-то врожденные особенности организма), зато обычный бытовой пьяница из меня получался неоднократно – не хуже прочих. Однажды я стал патологическим обжорой (обычное эпикурейство не в счет, в той или иной мере оно было свойственно мне почти всегда); раз пять порушил свою жизнь к чертям собачьим при помощи азартных игр и, к собственному изумлению, время от времени давал волю садистским наклонностям, неведомо в каких потемках доселе таившимся. Я неоднократно оказывался в смирительной рубахе, пару раз даже закончил свои дни в специализированной лечебнице, зато так и не сел в тюрьму (хотя, следует признать, дважды от такого исхода меня спасало лишь самоубийство). Обеспеченным и даже богатым я становился не раз; правда, настоящим миллионером побывал всего однажды, а вот бедствовал неоднократно; впрочем, до совсем уж неприглядной крайности, как правило, не доходило: способность как-то выкручиваться , очевидно, является врожденной, одним из базовых свойств, вроде цвета кожи, или числа пальцев на руках.

Несколько раз я становился гомосексуалистом; порой это не слишком мешало жить в мире с собой, но чаще приводило к душевному разладу, справиться с котором мне было не под силу. Иногда я великодушно разрешал себе любить всех без разбору, и мужчин, и женщин – такие варианты судьбы, как правило, оказывались даже более комфортными, чем традиционная погоня за юбками да бюстгальтерами; тем не менее, последняя выпадала мне на роду чаще всего. Случалось, я становился однолюбом, твердолобым и трогательным, на манер героев рыцарских романов, а бывало, пускался во все тяжкие. Впрочем, в крайности я впадал не так уж часто. Оно и хорошо, что обычно обходилось без крайностей: в противном случае, мое путешествие по несбывшимся судьбам могло бы оказаться настоящей каторгой.

Зато страсть к перемене мест не оставляла меня никогда; неудивительно, что прожив сотни тысяч жизней, я ни разу не умер в том же городе, где родился. Даже дурацкие и бессмысленные юношеские самоубийства совершал, отъехав подальше от дома, словно бы давал себе шанс еще раз все взвесить и переменить решение; иногда это работало.

Что еще оставалось неизменным – так это страсть к чудесам. Не сказать, чтобы всякая моя несбывшаяся жизнь рано или поздно наполнялась тайными знаниями и удивительными событиями. По правде, такое случалось всего несколько раз, да и те чудеса не шли ни в какое сравнение с настоящей моей судьбой. Но я непременно находил себе какую-нибудь лазейку: хоть карточные фокусы разучить, хоть сказки сочинять, хоть руны резать для продажи в сувенирной лавке, хоть змеев воздушных, исчерченных каббалистическими знаками, в небо по ночам запускать – да мало ли на свете способов сымитировать чудо, если уж пережить его не дано?..

Собственно, лишь эти два факта о себе я продолжал помнить, когда начисто забыл начало истории, и перестал понимать, что есть дорога назад, что в любую минуту можно вернуться к настоящей жизни. “Я – вечный странник, которому ничего не надо, кроме чудес”, – такая примерно формула. Порой я излишне романтизировал это сокровенное знание о собственной природе; порой вполне цинично над ним посмеивался, но всегда помнил.

Всегда.