Виктория Угрюмова - Имя богини

– Забыл. Давно забыл. Давай поговорим еще о чем-нибудь.

– Ты не решаешься сказать то, за чем пришел. Но почему?

– Не решаюсь. Это я, видишь ли, издалека все подбираюсь к тому вопросу, на который обещал ответить еще в храме ал-Ахкафа, вот только...

– Только я не задаю его? Ты действительно многое забыл, отец. Даже то, кем я стала теперь, не без твоей, кстати, помощи. Это ведь тоже относится к разряду истин.

Барахой заметно побледнел и стиснул тонкостенный бокал с такой силой, что тот жалобно хрустнул и с печальным звоном разлетелся на мелкие осколки. Вино тонкой струйкой потекло между пальцев бога, пятная его одеяния.

– С каких пор ты об этом знаешь?

– С недавних. Когда храм признал меня и я воссоединилась с той частью памяти, которая оставалась тут. Ведь ты на что-то подобное и рассчитывал, да?

– Я был почти уверен, что однажды ты все вспомнишь, но так скоро...

– По-моему, я никогда полностью и не забывала. Когда левиафан появился перед кораблем, еще там, на Дере, я позвала тебя на помощь, помнишь?

– Я услышал тебя, милая, но был очень-очень далеко и не мог помочь.

– Так это не ты прогнал его? А кто?

– Ты сама, моя девочка. Ведь твою силу, как и твое бессмертие, у тебя отнять нельзя. Правда, можно заставить забыть, что ты бессмертна и почти всемогуща. Можно выбросить в другой мир, заставить прожить в нем обычную жизнь, затем перенести в следующий, и так до бесконечности. Ты будешь считать себя смертной, родившейся от смертных родителей, и никогда не вспомнишь о своем истинном облике. А если какие-нибудь воспоминания и прорвутся через эту завесу, то тебя объявят сумасшедшей. Они хитро рассчитали – они выбирали миры с примитивной магией. Миры, где никто не мог помочь тебе.

– Так что же не сработало?

– Они не учли, что ты Богиня Сути и Истины, а значит, в любом состоянии сможешь отличить истину от наносного, навязанного тебе чужой злой волей. Ты оказалась гораздо сильнее, чем все думали, дитя мое.

– Даже ты?

– Даже я. Я искал тебя во многих мирах, но не находил. И впервые услышал твой зов именно там, на Дере. Представляешь, как ты удивила меня?

– А если бы меня убили во время этого путешествия?

– Это значило бы, что ты уже не существовала. Тебя нельзя убить, девочка. Повторяю – ни убить, ни по-настоящему лишить твоего могущества. Прогуляемся?

Барахой поднялся со ступенек и помог встать Каэтане. Заметив ее недовольный взгляд, брошенный на осколки бокала и лужу вина на белом мраморе, он движением брови заставил их исчезнуть.

– Красиво, – пробормотала Каэ. – А я так не могу.

– Тебе это и не нужно. Твое могущество в другом, и оно гораздо больше. А так может любой маг. Если хочешь, я научу тебя.

– Конечно, хочу.

Они медленно двигались по парку.

– Кстати, послушай. Тут на днях Траэтаона объявлялся. Воображаешь, какой случился переполох? – сказала Каэтана.

– Это же тебе только на пользу – авторитет повышает. А переполох-то из-за чего?

– Помнишь того монстра, которого Траэтаона называет конем? По-моему, вполне достаточно одного этого животного, чтобы учинить полнейший погром в приличном тихом храме.

– Молод еще. И к тому же его всегда привлекали зрительные эффекты.

– Знаешь, – рассмеялась Каэтана, – это трудно объяснить другим. Меня, например, подобные эффекты впечатляют.

Какое-то время они молча прогуливались между мраморных бассейнов с морской водой, в которых мерно колыхались водоросли на фоне разрушенных мраморных дворцов и затонувших кораблей; а среди статуй богов и героев, наполовину ушедших в песок, весело сновали разноцветные рыбки. Затонувший город был воспроизведен до мельчай-ших деталей, но самый большой дворец в нем едва доходила до колена человеку среднего роста. Пронизанный до дна солнечными лучами, бассейн являл собой прекрасное зрелище, которьм можно было любоваться часами.

Из воды вынырнула небольшая черепаха и вопросительно уставилась на людей.

– Ждет лакомства, – рассмеялась Каэ. – Я здесь провожу довольно много времени, вот и разбаловала их вконец – все время ношу что-нибудь вкусненькое. Здесь хорошо думается, правда?

– Правда. Кстати, о чем ты так много думаешь, девочка?

– Я совсем не помню маму.

Барахой склонил голову, а когда поднял ее, глаза его уже не были привычно грустными – в них застыла вселенская скорбь.

– Твоя мать была Богиней Истинной Любви. Вот так – с большой буквы – оба слова. Ей поклонялись во всех землях этого странного мира. Она была нужна всем, потому что умела любить всех. Понимаешь? – абсолютно всех. Я так не умею. И никто не умеет.