– Только не это! – Вдовствующая графиня Кинтул закатила глаза в наигранном отчаянии. – Это всего лишь второй сеанс позирования, и признаюсь, новизна ощущений уже почти выветрилась. Я надеюсь только, что Перегрин не будет настаивать на слишком больших исправлениях.
– Перегрин? – Адам заинтригованно склонил голову набок. – Но это же не может быть Перегрин Ловэт, правда?
– Ну почему же? – Леди Лора казалась вполне довольной произведенным эффектом. – Насколько я понимаю, вы уже знакомы с его работами?
– Конечно, знаком, – утвердительно кивнул Адам. – Некоторые его портреты висели в Королевской шотландской академии, когда я был там в последний раз. Они произвели на меня большое впечатление. Его стиль отличается, как бы это сказать, внутренним светом, особым художественным видением. Кажется, будто он пишет нечто большее, чем можно разглядеть простым взглядом. Мне было бы крайне интересно лично познакомиться с ним.
– Рада это услышать, – сказала она, – поскольку мне тоже очень хочется познакомить вас с ним.
Это замечание заставило Адама пристальнее вглядеться ей в лицо.
– Уж не ради этого ли вы пригласили меня сегодня?
Прикусив губу, леди Лора вздохнула и потупила взгляд.
– Ему нужна ваша помощь, Адам, – тихо произнесла она, беря его за руку и отводя подальше от холста. – Возможно, это меня и не касается, но… Перегрин для меня – больше, чем просто знакомый. Возможно, вы не помните, но он дружил с Элистером. Они познакомились в Кембридже. Элистер привозил его к нам в Баллатер половить форель… до несчастного случая.
Адам слушал ее не перебивая. Ободренная таким вниманием, леди Лора продолжала рассказ. Элистер был ее младшим и любимым сыном.
– Когда это случилось, Перегрин был на этюдах в Вене, – продолжала она чуть быстрее, – но он прилетел на похороны. После этого я довольно долго не видела его, хотя он часто писал мне, где он и как у него дела. Порой мне казалось, что он почти заменил мне сына.
– Поэтому вы можете представить, как я обрадовалась, когда узнала, что он снял себе студию в Эдинбурге, – продолжала она. – Я сразу же пригласила его к нам, чтобы написать детей. Он приехал спустя неделю после приглашения. Если бы я сама… Если бы это не я пригласила его, я вряд ли узнала бы его в лицо.
Она сделала вид, что рассматривает одну из кистей на пледе.
– Он всегда был довольно тихим юношей, – продолжала она чуть медленнее. – Возможно, даже сдержаннее, чем стоило бы. Но когда он изредка забывал о своей серьезности, у него была такая славная улыбка! А теперь… теперь в нем почти совсем не осталось жизни. Такое впечатление, словно он пытается отрезать себя от всего остального мира. И если кто-нибудь не придет ему на помощь, – устало договорила она, – боюсь, этим все и кончится.
Леди Лора подняла взгляд на Адама – в глазах ее была мольба. Адам легонько сжал ее хрупкую руку.
– Что бы там ни говорили про вашего молодого человека, – с мягкой улыбкой заметил он, – с друзьями ему повезло. Почему бы вам теперь не познакомить нас?
Перегрин Ловэт стоял за своим мольбертом, нервно тыча в палитру кистью с изжеванным кончиком. Всем своим видом он выражал предельное напряжение. Вблизи он производил впечатление классически привлекательного молодого человека лет тридцати, среднего роста, хорошо сложенного, с красивыми, сильными пальцами. Светловолосый, бледный, он был к тому же одет в легкие шерстяные брюки и кашемировый джемпер – и то и другое светло-серых оттенков. Рукава джемпера были закатаны, манжеты светло-бежевой рубашки – аккуратно отвернуты. Туго повязанный галстук свидетельствовал об Оксфорде; похоже, он не ослаблял его никогда, даже во время работы. Правильное лицо могло бы послужить моделью Леонардо, если бы не очки в тонкой проволочной оправе. Толстые линзы не позволяли разглядеть цвет глаз.
Пока леди Лора представляла их друг другу по всей форме, Адам пытался сформулировать свои первые впечатления, стараясь не ограничиваться только внешностью. То, что он увидел при втором, более внимательном взгляде, подтверждало опасения, высказанные графиней.
Все в молодом живописце выдавало состояние крайней эмоциональной подавленности. Густая шевелюра светло-бронзового цвета была небрежно зачесана назад, а холодная гамма одежды словно высасывала последние краски из лица, и без того слишком бледного и худого. Плотно сжатые бесцветные губы, казалось, давно уже разучились улыбаться.
Читать дальше