Надежда Первухина - Выйти замуж за дурака

– Да? А какой же ход тогда политический? Совсем ты меня запутал, Готфрид. Покойный Брахма на своем самскрипе и то понятнее изъяснялся, чем ты, родимый…

– Умоляю слушать, ваше величество. Итак, вы отреклись и исчезли из поля зрения кутежан. Временное правительство издает мудрые указы и показухи ради вершит пару-тройку, не больше, добрых дел. Но в стране разруха. Голод. Разгромлены пасеки, винокурни и пивоваренные заводы. Экономика в глубоком кризисе, а тут еще со стороны Великой Братании и Фигляндии исходит непрекращающаяся угроза захватнического вторжения в Тридевятое царство. Народ в растерянности и ужасе. Кого обвинит народ в тех напастях, которые постигли его страну?

– Меня, – неуверенно ответила Аленка.

– Вас? Но вы были подчинены воле вашего чужеземного супруга и его приспешников. Вы просто женщина, слабая, безвольная и к тому же находящаяся, в деликатном положении. И, кроме того, вы ведь отреклись от престола.

– Отреклась.

– А голод и разруха продолжаются.

– Продолжаются…

– И кто же в этом виноват?

– Не я.

– Правильно! Временное правительство тоже нельзя обвинить – оно делает все, чтоб спасти страну. Значит, виноват… народ.

– Точно!

– Но народ сам себя никогда не обвинит. Он обязательно будет искать крайнего. У вас в Тридевятом царстве, кажется, даже есть такая игра: «Кто крайний?» Так вот. Мои люди создадут в народе такое настроение, что врагами, разрушителями, погубителями и предателями будут считать всех этих революционеров-подпольщиков, партизан и народных мстителей. Кто жег запасы ячменя и солода? Подпольщики! Кто подбрасывал отравленные или взрывоопасные пряники в местах большого скопления народа? Мстители!! Кто пускал под откос обозы со свежесобранным медом с народных пасек и лишал страну ее сладкого запаса? Партизаны!'!

– Народ в это не поверит.

– Народ в это поверит! И с большим удовольствием, моя царица! Тем более что моим людям не составит труда состряпать несколько зримых и ощутимых доказательств… И народные массы сами схватят и поволокут на плаху, на дыбу, на кол всех ваших сегодняшних врагов. И ничего не останется ни от Марьи Моревны с ее партизанами, ни от народных мстителей. О них даже песен не сложат! И тогда…

– Тогда? – напряглась Аленка.

– В момент торжества народной воли, в момент, когда свершатся уже все казни, появитесь вы. Вы встанете на возвышении перед беснующейся толпой: в белом платье, в белой короне с белоснежной фатой, с букетом белых лилий в руках, словно спустившийся с небес ангел… Это мы прорепетируем, платье вам сошьет лучший кутюрье из Помиранции – они в швейном деле мастера. Ваше появление произведет на народ неизгладимое впечатление. Тут я вам подыграю, скажу прочувствованную речь о том, как вы на самом деле пеклись о народном благе, как страдали за Тридевятое царство всей душой…

– И они поверят?

– Еще как, ваше величество! Проглотят наш пирог и спасибо скажут.

– Насчет пирога я не совсем поняла…

– Это иносказание. Главное, что они падут вам в ноги и слезно попросят вас опять взойти на престол.

– Так уж и попросят…

– Попросят. В конце концов, мы их заставим попросить… И вы – вновь царица.

Наступило долгое молчание, в течение которого я, лежа на полу и старательно изображая из себя безжизненное тело, осмысливала все услышанное. Вот что задумал Готфрид фон Кнакен! Башковитый мужичок, хоть и не изобретательный; подобные прецеденты уже случались в мировой истории.

Значит, не зря я добилась аудиенции у лжецарицы.

Не зря тут на полу (между прочим, холодном) лежу.

Только как об этом подлом заговоре узнают те, кто в Чертоногом лесу собирается поднимать восстание?

Как мне им подать весть?

Надо подумать, а пока слушать, слушать возобновившийся меж Аленкой и послом разговор.

– И какую ж награду ты, Готфрид, себе за все про все хочешь?

– Мы же договаривались, ваше величество… Между княжеством Нихтферштейн и Тридевятым царством есть крупный земельный надел… Ничейный.

– Ты про Поднятую Целину, что ли?

– Да, да.

– Так ведь искони земля эта Тридевятому царству принадлежала! Вы у нас без конца ее отвоевать стремились…

Глаза у меня были закрыты, но я ясно представила себе, как щерит свои зубы Готфрид фон Кнакен.

– А вы отдайте мне Поднятую Целину, царица, – елейным тоном сказал он. Подпишите акт передачи, и мы в расчете.

– Не мал ли твой роток на столь велик кусок? – Даже Аленка, казалось, опешила от такой наглости.