Ольга Голотвина - Встретимся в Силуране!

Беда, если встретится незадачливому путнику на лесной дороге человек в потрепанной до лохмотьев рубахе и холщовых штанах – но в красивом, опушенном мехом плаще из толстого сукна. Или в потертой кожаной куртке – а на сапогах серебряные пряжки… При одном взгляде на такого щеголя бросит догадливого путника в дрожь. Сразу начнет он прикидывать: с кого снял встречный незнакомец такие дорогие вещи… а главное – что этот франт сейчас подумывает прибавить к своему наряду?

Именно такие подозрительные бродяги и сидели вдвоем на берегу лесного ручья. Кусты боярышника были плохой защитой от осеннего ветра, поэтому один из парней закутался в свой роскошный плащ, стянул его на груди толстыми витыми шнурами и набросил на голову капюшон. Второй поднял воротник куртки и хмуро сказал:

– Где этого дурака болотные демоны носят? Холодно и жрать хочется…

– Слышь, Матерый, надо бы мне пойти, – озабоченно отозвался его дружок. – Зря ты Гундосого послал. Его в детстве мамаша башкой на камни уронила, не иначе…

Тот, кого назвали Матерым, задумчиво качнул седой лохматой головой:

– Подождем чуток. Не явится – ты пойдешь. Заодно поймаешь этого дурня да вколотишь ему нос до затылка, чтоб впредь шустрей был…

– Постой, – перебил его приятель, – что там по ручью шлепает?

Оба вскочили на ноги, глядя сквозь листву, как через ручей, по пояс в воде, бредет щуплый человечек. Вцепившись в ветви ивы, он вскарабкался на берег, огляделся, махнул рукой и двинулся сквозь кусты к своим дружкам.

– Я напрямик… чтоб обогнать… Уходить надо!

– Облава? – нахмурился Матерый.

– Не на нас. Большая охота ниже по ручью… – Гундосый сморщился, словно собираясь чихнуть, и захихикал. – Ой, потеха была! Самого Хранителя лошадь прочь от свиты унесла, а потом и вовсе сбросила…

– Далеко отсюда?

– Не очень. Свита ищет Хранителя, да со следа сбилась, ушла вниз по ручью. Спохватятся, вернутся… уходить надо!

– А Хранитель где? – хрипло спросил Матерый.

– В Совиной балке… ловит свою серую…

– В Совиной балке?.. Знаю, к ручью выходит… – Главарь обернулся к обладателю дорогого плаща. – Слышь, Костолом, можно устроить засаду!

– Засаду? – не понял Костолом. – На Сына Клана? Гундосый хмыкнул.

– Вот! – покосился на него атаман. – Ты-то с нами недавно, а Гундосый помнит, как этот самый Хранитель в моем отряде из общего котла лопал. Что, не веришь? Это сейчас он Ралидж Разящий Взор из Клана Сокола, Ветвь Левого Крыла – звучит-то как! А мы с Гундосым его звали попросту – Орешек… и был он беглым рабом, таким же никчемным для нашего разбойничьего дела, как и прочие рабы: ни на коня сесть, ни меч в руки взять…

– Нож хорошо в цель метал! – взыграло в Гундосом чувство справедливости.

– Ага, – нехотя признал атаман, – уже в бегах научился, в Аршмире…

– А мне говорили, – недоверчиво перебил Костолом, – что Ралидж – лучший фехтовальщик Великого Грайана…

– Уж и лучший… – буркнул главарь. – Хотя и впрямь насобачился в шайке. Учил его один наемник, большой мастер был… Ладно, кончай пустую мякину провеивать! Пошли, а то упустим…

– И на кой он нам нужен? – возмутился Костолом. – Кто ж на охоту деньги берет? И ты сам говорил: Сына Клана грабить – дураком надо быть!

Матерый ощерился и сплюнул.

– То ж я про настоящих говорил, они колдуны. А этого Клан усыновил…

– Да с какой дури нам связываться с Хранителем крепости – колдун он там, не колдун?..

– Ты, Костолом, человек пришлый, разбойник из тебя – как из меня кружевница! – Матерый помрачнел, продолжил глухо, злобно: – Я крепкой шайкой командовал, сорок человек под моей рукой ходило! Три года назад анмирские стражники облаву учинили, так я едва десять морд собрал уцелевших. А теперь остался один Гундосый, да еще ты прибился… Ну, проберемся в Чернолесье, разыщем шайку Хрипатого – и что нам Хрипатый скажет? Не знаю, скажет, никакого Матерого! Идите, скажет, парни, котел лагерный чистить! А я ему – вещицу со знаком Клана: пряжку с соколом или там перстенек с печаткой. Пусть видит Хрипатый, с какими лихими людьми говорит!

– А Хрипатый тебе в ответ, – подхватил Костолом, – мол, подумаешь, пряжка! Может, вы ее возле прачечной сперли, когда рабыни одежду господина стирать несли!

Матерому нечего было ответить, но признаться в этом было немыслимо. Чем меньше народу оставалось в шайке, тем болезненнее относился главарь к любой попытке подорвать свой авторитет.