Ник Перумов: Алмазный меч, деревянный меч (Том 2)

Легионеры. Кэр с досады хлопнул себя по лбу. Болван! А он-то еще радовался, что его забросило в столь глухие места! Конечно же! Разбросанные вокруг Ведьминого Леса манипулы Восьмого легиона, взявшие в кольцо гнездовье столь любезных Радуге чудовищ. И, разумеется, доверяют они не собственным глазам, а охранным заклятиям, наложенным той же Радугой. Счастье еще, что Кэр не пересек границы. А то бы уже пришлось иметь дело с легионерами, убивать которых ему вовсе не улыбалось.

Некоторое время он потратил на то, чтобы отыскать сторожевые нити. И уже приготовился аккуратно закольцевать одну из них, когда…

Восточный край небосвода озарила мрачная алая вспышка. Мгновением позже раздался громоподобный удар, еще чуть позже налетел горячий ветер, заставляя Кэра спрятать лицо в ладонях.

Ветер был полон злой магии.

Кэр услышал крики. Сейчас все легионеры, что только были на заставе, выскочат на крышу смотреть. Хотя чего там смотреть? Ясно и так – в Мельине пошла в ход самая изощренная, самая мощная боевая магия Радуги.

Как Кэр и предвидел.

Он быстро, двумя кинжальными заклятиями перерезал незримые нити «тревожки» и, не скрываясь, в полный рост зашагал дальше. Ждать больше нельзя. К утру от Мельина останутся только груды пылающих развалин.

«Ты должен успеть, ты должен успеть», – твердил он про себя, шагая по большаку. – Пусть мне еще неясно, что делать, но успеть я должен. Эх, эх, мне сейчас бы того крылана!..»

Ночной тракт был пуст и мертв. На востоке всходила луна, однако ее лик едва можно было различить – невидимый во мраке, впереди поднимался исполинский столб дыма.

А снизу его подсвечивало тускло-багровое зарево.

Мельин горел.

Воин Серой Лиги (в ней Кэра, одного из лучших разведчиков, знали под именем Фесс) остановился.

«Кажется, пора перестать играть в игрушки».

Он на ощупь вытащил из заплечного мешка маленькую вещицу – оправленный в бронзу кусок янтаря с окаменевшим скорпионом внутри. На первый взгляд – ничего особенного, дешевая побрякушка; однако Фесс знал, каких трудов и какой крови стоило его отцу добыть эту безделушку на Заокраинном Западе, в тех странах, где никогда не заходит солнце.

Этот предмет способен был в один миг переправить его куда угодно, в любое место ведомой и неведомой Ойкумены, притом Фессу не грозило очутиться в самом сердце скалы или напороться на дерево. Другое дело, что силы талисмана быстро иссякали, а возобновить их можно было либо в Долине, либо там, где сделали оберег.

Фесс сжал его в правом кулаке. Повернулся лицом к едва-едва тлевшей на дальнем горизонте зеленоватой закатной черте – и медленным речитативом начал заклинание.

Полились неторопливые звуки древнего языка, рожденные в эпоху столь древнюю, что по сравнению с ним казалось юным даже светило. Смысл этих строк давно забылся, отец Фесса, прежде чем погибнуть, провел немало времени, тщась расшифровать загадочные слова. Безуспешно.

Слоги звучали, точно гулкая медь старинных колоколов. Мир вокруг стал внезапно болезненно, пронзительно четок; все оказалось словно залито бледным лунным светом, но настолько резким и сильным, что разглядеть можно было даже самую мелкую песчинку под ногами. Все предметы предстали как бы в особицу, не заслоненные, не затененные другими. Пространство меж ними исчезало, пожираемое невесть откуда рванувшейся Тьмой.

Так все и застыло – на грани света и мрака. Фесса окружали тени-призраки деревьев, ноги его попирали серый труп дороги, завернутый а саван из пыли, а потом в самой глуби обступившей воина темноты родилось какое-то движение.

Фесс не выдержал – вздрогнул. Ни о чем подобном записки отца не говорили.

Тьма раздернулась, словно театральный занавес. И прямо на Фесса разъяренными алыми глазами-буркалами глянула знакомая уже физиономия козлоногого ночного гостя.

– Ты!.. – загремело в ночи. – Как смел ты, червь… Откуда-то из-под взметнувшейся полы плаща тянулась уже к добыче длинная когтистая лапа, не имевшая ничего общего с человеческой плотью.

Каким-то поистине сверхусилием Фесс удержал готовую вот-вот прорваться под натиском безумного страха плотину в своем сознании. Вес, что он сейчас мог, – это сохранять до предела натянутую сеть заклятья. Пошевелить рукой или ногой значило остаться как раз без этой самой руки или ноги. Он не мог даже говорить. Все слова, какие можно, давно уже сказаны.

Когти тянулись, тянулись, тянулись…

Однако и само заклятье работало. Лапа козлоногого никак не могла добраться до Фесса – расстояние меж ними все увеличивалось и увеличивалось, хотя воин по-прежнему не делал ни одного шага и вообще не шевелился. Пространство само рвалось навстречу козлоногому, и его сила не могла превозмочь власть древней магии.