В Бирюк - Стриптиз

— У их хана — бойцов втрое. Кто-то хочет новой войны?

Сурьбарь ускакал недалеко: в нескольких верстах от края «воронки» на него налетел отряд из числа бежавших с поля битвы половцев Башкорда. Я уже говорил: ошмётки разгромленного воинства опасны не для противника — для своих.

«Битые» были полны лютой злобы. За свою уверенность в победе, в неизбежности обретении чести и славы — перед битвой, за свой страх смертный и подленькое чувство облегчения «а я вот спасся» — после неё.

Очередные «обманутые ожидания». В очень болезненной форме.

Неутолённые желания — убивать и мстить, приобретённые — страх и стыд искали выхода. И обратились в злобу на Сурьбаря:

— А! Вот они! Они — из чужой орды! Они нас предали!

То, что мы их отпустили, дали коней, кое-какой провиант, оружие — послужило убедительным подтверждением измены.

Сурьбарь сумел выскочить из схватки с тремя людьми. С не засохшими — замёрзшими на ледяном ветру сабельными ранами прискакал к Боняку. Хан внимательно выслушал, сочувственно ахая по-расспрашивал. И созвал подханков.

— Ай-яй-яй! Хан Тенгри отвернул своё лицо от жёлтого народа! Но мы напоим наши сабли кровью негодяев! Мы отомстим!

— Ура! А кому? Русским или мордве?

— А эти-то причём? Покойный Башкорд собрал своих людей и повёл их в битву. Был бой. Башкорда побили. Бывает. Не всегда Хан Тенгри даёт победу своим детям. Вожди противников — умные, благородные люди. Они воюют только с Башкордом, они отпустили наших людей. Но люди из той орды — стервятники. Они напали на наших людей. Которые были на их стороне в битве. Больные собаки. Ш-шелудивые псы. Таких — убивают. Чтобы нормальных не искусали.

Через две недели после битвы на Земляничном ручье хан Боняк пришёл громить уцелевшие становища орды Башкорда. Одни успели убежать по пути, которым прошёл осенью Куджа — на восток к Волге. Другие — на юг, где по правым притокам Донца кочуют две орды потомков Шарукана. Кто-то сумел войти в курени Боняка или его союзников-беруковичей. Иных продали работорговцам. Остальных… съели волки в голодной и промёрзшей степи.

Рассказ о маленьком рабёныше Алу, пропавшем в Черниговском походе, давно оплаканном, заочно похороненном, оставшемся лишь кусочком светлой памяти, который, как оказалось, выжил, вырос в достойного отрока, в одного из предводителей, со слов Сурьбаря, новой загадочной силы где-то на Севере, взволновали сердце старого хана.

Встреча с Сурьбрарем взволновала и Алу.

— Ты хочешь съездить к отцу?

— Я… не… да. Очень хочу! Очень! Но… он… ты…

— Поезжай. Тебе это важно. Если тебе будет хорошо — я буду рад.

Я — это я и мои люди. Мы должны быть счастливы.

Весной Алу отправился в Степь с нашим торговым караваном. Старый Боняк был рад. Смущался, фыркал в усы, непрерывно мял бороду, пытался скрыть свои чувства, но… радовался. Вернулся его младшенький, самый любимый, самый близкий сын. Вернулся из темноты. Из неизвестности. Из смерти.

Вернулся не ободранным нищим бродягой, подползающим к юрте богатого родственника в надежде на объедки.

Алу вырос в юного воина. Он привёз богатые подарки, удивительные вещи от Воеводы Всеволжского. Мальчика перед людьми назвал своим другом уже известный в Степи «Немой Убийца», «Шаман Полуночи», «Лютый Зверь».

— Друг самого Зверя Лютого?!

— Да. Друг и воспитанник. Я жил в его юрте, ел с его стола. «Немой Убийца» был добр ко мне и многому научил.

Он знал много такого, чего в Степи не знал никто. Но не надулся спесью, не возгордился — остался тем же добрым душевным мальчиком. Такого и послушать не вредно. И — не обидно.

Боняк был очень осторожен. Он не давал обещаний, не говорил громких слов, не совершал резких движений. Просто подрёмывал и посматривал. Вечно полуприкрытыми глазами. Но его благосклонность открыла нам пути в Степь. Некоторые люди нашли в этом немалую прибыль. А Боняк только лениво посмеивался:

— Алу, мальчик мой, ну зачем старому хану серебро? Самое главное золото в моём шатре — это ты. Подарки? Я уже стар, чтобы таскать на себе эти детские цацки. Но если ты очень хочешь сделать доброе дело для меня… Прикажи своим нукерам притащить бочку с этой вашей… колёсной мазью. Понимаешь, бессонница замучила. Только заснёшь, а тут скр, скр… Пусть люди смажут телеги.

Новая мода — смазывать телеги так, чтобы они не «кричали в ночи как лебеди в испуге» — распространилась в Степи.