В Бирюк - Стриптиз

Теперь Башкорд будет знать о нас кое-что полезное. От убежавших пленников-соплеменников. Что мы довольно немногочисленны, что мы довольно слабы. И что у нас — его жена.

Возможно, это сподвигнет его на атаку.

Потому, что нам нельзя просто постоять!

Нельзя их отразить, нельзя допустить, чтобы орда ушла в Степь. Нам не нужна победа! Только — истребление. Иначе они вернуться.

Были бы в степи — полчаса и конница Башкорда начала бы рубить бегущую беззащитную мордовскую пехоту. Были бы в лесу — после первого удара мордвы дротиками и стрелами — половцы выскочили бы из чащоб как ошпаренные. Но вот так…

Фактор времени.

Конная армия не может долго стоять здесь — нечем кормить коней.

Если Башкорд уведёт своих в сохранившиеся южные становища, то через неделю он сможет спокойно вернуться. Проход через Земляничный ручей будет открыт — мордву здесь не удержать, варить суп из ремней и щитов — никто не будет, они просто разойдутся по домам. Через неделю орда войдёт сюда — как к себе домой. И запалит все кудо. Отсюда и до Теши. Весь Эрзянь Мастор. И дальше — до Всеволжска.

Ужас-с!

Меня устраивают оба варианта: или Вечкенза бьёт здесь Башкорда, кладёт кучу своих воинов, становится национальным героем, признанным вождём мордовского народа. И ведёт его туда, куда нужно мне. Или Башкорд вырезает эрзя, а остальные, битые, голодные и испуганные, «чудом уцелевшие» — приходят под мою руку. В любом случае у Всеволжска появляется надежда пережить эту зиму. Бог даст — и весь год.

По русской мудрости: «перезимовали зиму, теперь перезимуем лето».

Башкорд уже потерял… треть? Четверть? Сколько ещё он положит здесь, на засеке? Если даже племени эрзя больше не будет, я смогу весной перекрыть это «горлышко» своими силами, и кипчаки не войдут вольно на ставшие вдруг свободными земли.

Так чего же я голову свою подставляю?! — А — того!

Я обещал Вечкензе встретить его. Здесь. С войском. Иначе бы он не рискнул, не был бы столь убедителен в разговорах с азорами, столь уверен в своём марше по ледяной степи. Он доверился моему слову.

А я… «Зверю Лютому» — лжа заборонена. Царицей небесной. Главное — самим собой.

Шукшин как-то сказал: «Если ты обманул человека — не думай, что он глуп. Просто он доверял тебе больше, чем ты этого заслуживаешь».

Я — не лгу. Потому что — «заслуживаю большего».

Количество всадников на поле перед моими ногами постепенно увеличивалось, их плотность возрастала. Несколько слитных групп, отблескивая наконечниками копий и пик, выделяясь хорошим вооружением и высокими конями, двигались сквозь более редкую толпу ближе к ручью. Вокруг них, как вокруг катящегося снежного кома, толпа уплотнялась, стягивалась, двигалась вслед или рядом с ними.

Луна из-за моей спины поднималась всё выше, подкрашивая снег, пока ещё белый — в лимонный оттенок. Хотя я бы назвал такой цвет — желтушным.

Снежная пыль, взбиваемая тысячами копыт, смешивалась с клубами пара, горячего воздуха, выдыхаемого конями и людьми, со струйками тумана от открытой морозу воды ручья. Колдовской фатой, просвечивающей, мерцающей в больном свете луны, накрывала неясно, непрерывно шевелящуюся в ней массу «шестиногих степных тараканов». Стягивающуюся, концентрирующуюся, надвигающуюся. Противоестественную, злобную, смертельную, опасную, неостановимую…

С засеки что-то завопили, из толпы конных у уреза воды ответили истошным высоким воплем.

Обычное начало битвы: обмен оскорблениями. До меня далековато — метров двести, двести пятьдесят. Слов не разбираю, но понятно, что матерятся. Что-то там про анатомию противника. Слова-слова…

Поставить бы там, на засеке между сучьями, хоть какой 6П50. Который «Корд». И не надо извращать язык никакой нелитературной физиологией… и зоотехникой, как я слышу. Даже старенького ДШК вполне хватило бы…

Мда, как сильно производство многозарядного и автоматического сократило филологическое богатство наших народов!

Тут в середине засеки, наверху, запалили факела. И подняли дерево. Вертикальный ствол без сучьев, на котором, привязана за руки над головой, висит женщина. С распущенными волосами, закрывающими лицо, в короткой рубашоночке.

По высокому берегу ручья прошёл вой радостных воплей, по низкому — смутный гул негромких ошарашенных возгласов.

Вечкенза выскочил на небольшую площадку возле бревна с женщиной, и начал, непотребно кривляясь всем телом и дико вопя, размахивать руками. Бесноваться. Изображать неприличные жесты.