Ребекка Кристиансен - Однажды в Париже

Единственное, что я помню в деталях, это моя попытка написать стихотворение на следующий день после того, как Леви увезли. Раньше, когда меня игнорировали или, когда я наконец-то призналась в своих чувствах к нему, это помогало. Я прижала кончик ручки к странице дневника, но так и застыла. Все закончилось тем, что я оставила одну точку, которая отпечаталась на следующей странице. Я не могла облечь мою боль в слова, чтобы описать ее.

Мама превратилась в ходячий, говорящий комок нервов. Она выкраивает время от своей работы помощником по правовым вопросам и проводит каждый день в медицинском центре, где находится Леви. Она была там даже в тот день, когда я получала свой диплом. Вот и сегодня, Джош и мамин пустой стул встречают меня, когда я, одетая в кепку и платье, иду по гостиной. Ежедневно она спрашивает меня, не хотела бы я пойти проведать Леви вместе с ней, и ежедневно у меня находится отговорка.

Сначала мне не разрешали его навещать. Доктора говорили, что в первые недели много посетителей могут быть слишком утомительными для Леви. Они хотели минимизировать его стресс. Было легче говорить «я не пойду», когда врачи этого хотели, но теперь, когда разрешают и даже поощряют посещения, я чувствую себя парализованной. Мне страшно навестить Леви. Я боюсь того, что могу там увидеть. Правда в том, что я все еще приспосабливаюсь к той реальности, в которой мой брат практически убил себя. В каком-то параллельном мире, какая-то версия меня должна стоять перед остатками жизни как ребенок, тонущий в вине и угрызениях совести, потому что это я не остановила это, не заметила, как все начиналось. Одно лишь представление этого мира заставляет потеть мои ладони. А эта реальность, в которой Леви выжил, казалась хрупкой и такой неустойчивой. Вдруг Леви станет только хуже, если я приду и встречусь с ним? Что если он попытается… снова уйти?

И все же прошлым вечером, после очередных криков и слезных уговоров моей мамы, я сдалась. Сегодня я направляюсь в медицинский центр, где Леви находится с того самого утра, когда он написал предсмертную записку и проглотил три четверти флакончика с аспирином. Мой шестнадцатилетний брат хотел и был готов уйти, прекратить существовать, оставив черную дыру в наших жизнях. Готов и желал …

Мои глаза наполняются слезами, даже если я просто думаю об этом. Я не могу плакать перед мамой – это мой принцип. Вместо этого я думаю о стоимости билета, чтобы уехать отсюда. Этим утром: Сиэтл – Париж, один взрослый, в один конец, пятьсот шестьдесят четыре доллара.

— Леви может быть ворчливым сегодня, — говорит мне мама, съезжая с автострады. С того момента, как мы выехали из дома, она не переставая говорит о том, о чем я боялась узнать все лето, а именно о состоянии моего брата. И так как сейчас я заперта в пространстве этой машины, мама вываливает на меня всю информацию.

— Он приспосабливается к новому лечению. Если ты увидишь, как у него на лице появилась какая-то странная гримаса, сразу же расскажи об этом докторам. Его лечение может вызывать мышечные тики, которые могут стать постоянными.

Я внутренне боюсь этого. Что, черт возьми, я увижу, когда войду в больничную палату? Страх завязывает мой желудок в узел.

— Просто поговори с ним, — продолжает мама. — Спроси, как ему в больнице. Может быть, ты сможешь поговорить с ним о книге, которую он читает. Он не любит разговаривать об этом со мной. Но с тобой, может быть, захочет.

Она говорит про обследования, которые прошел Леви, о диагнозах, которые ему ставят, - «аутизм с симптомами развивающейся шизофрении или биполярного расстройства». Эти слова... они такие ужасные. Сразу представляются голливудские психиатрические больницы и пускающие слюни пациенты в смирительных рубашках. Мой братишка не может так далеко зайти, просто не может. Он шаг за шагом опускался вниз, сначала унижал друзей, прогуливал школу, затем случился переход в альтернативную школу, потом в онлайн-школу, а, в конце концов, он просто отказался выходить из нашего подвала. Я понимаю это, но мой мозг отказывается принимать, что Леви сломлен настолько, как об этом говорит мама. Если это так на самом деле, то, когда он сломался, и где в это время была я?

И я знаю ответ. Когда бы Леви ни начал свой путь вниз, я была с обратной стороны двери и гонялась за парнем, которым была опьянена. Игнорируя Леви, я обманывала себя, полагая, что все в порядке, и он не нуждается во мне.

А Леви не был в порядке и нуждался во мне. Чувство вины прорвалось через мысленный барьер и просочилось прямо в кости. Будто бы я только что проснулась, открыла глаза и в первый раз увидела мир таким, каков он есть. И мне не понравилось то, что я увидела и кем стала.