Грант Матевосян: Чужак

— Ребята… — Я хотел рассказать им, кто был генерал Мадатов и почему я решил прозвать Мадата Мадатовым, но как раз в ту минуту, когда я поравнялся с ними, Чужак вдруг рухнул на землю. Он не поскользнулся, под ногой его не было льда, просто ноги его как-то запутались, и он упал. Я хотел было рассердиться, но он виновато опустил голову и не двигался с места. — Ничего, — сказал я, — больно тебе?

— Наоборот, — засмеялись ребята.

— А ведь льда под тобой не было, и ты не поскользнулся, — сказал я.

— Не было, не поскользнулся, — тихим, каким-то муравьиным голосом сказал он.

— Не разговаривай, — сказал я, — дыши носом.

— Носом дышу, — тем же муравьиным голосом (я хочу сказать, что такими голосами, наверное, разговаривают между собой муравьи) сказал он.

— Что может быть легче бега? — сказал я.

— Я сейчас побегу, — прошептал он.

— Знаю, что побежишь, — сказал я, — только дыши носом. Если не будешь дышать носом, в горле у тебя пересохнет, а во рту станет горько.

— Во рту… не горько, — прошептал он.

Мы выбрались на тропинку, которая тянулась вдоль речки, и устремились вперёд, так что ветер в ушах засвистел. Красная рубашка Чужака виднелась и пропадала, появлялась и исчезала где-то за моим плечом. Я следил за ним краем глаза. Какое-то время я видел красную точку у себя за плечом. Я увидел его напрягшееся лицо и крепко стиснутые зубы. Он так и лез из кожи, чтобы обогнать меня или хотя бы бежать вровень, но мне нравилось быть впереди него хотя бы на два шага, хотя бы на полшага, но впереди.

— Эй, парень, парень, — послышался вдруг чей-то голос — Эй, парень, ты что это делаешь? — Голос был старческий, надтреснутый и принадлежал ехидному Кусачему деду, деду Саргису, то есть брату моего деда. Он пригнал выкупать в реке корову, корова была тощая, и сил у неё никаких не было. Дед Саргис держал её за хвост, чтобы она не упала, а может быть, сам за неё держался, чтобы не упасть? Дед засмеялся и сказал: — Это куда же вы так топаете? Германия сейчас испугается, лужу наделает. — Дед палкой преградил мне путь и схватил меня за плечо. Я остановился, потому что — если бы я вывернулся, дед был слабый — дед бы упал. Дед силился куснуть меня за ухо или в щёку, но укусить меня в щёку не так-то просто было, потому что я был худой, а у деда был один-единственный зуб во рту, — Кусачий дед уже не тот, не может даже внука куснуть, — старческим дребезжащим голосом сказал он.

Я выскользнул из его костистых объятий. Но всё это время во мне было ощущение, что меня любят, что из своего высохшего слабого тела дед захотел уделить мне любовь: моё лицо запомнило прикосновение его мягкой бороды, в ушах у меня стоял его надтреснутый дребезжащий голос, я запомнил его всего, называвшего себя так, как мы, дети, звали его, — Кусачий дед. Я догнал свой отряд возле большого хачкара 2 Xачкар — надгробный крест-камень. , пробежал некоторое время рядом с Чужаком и стал понемногу обгонять его. Но он не хотел отставать от меня, он хотел идти вровень со мной, и потому он кидался вперёд своей щуплой грудью, он рвался вперёд, как это можно делать при коротких дистанциях, он весь подбирался и рывком вырывался вперёд, его лицо вытянулось и зубы были крепко стиснуты. Но он вс` же отстал, остался позади, и я снова стал различать его красную рубашку где-то за плечом у себя, краем глаза.

Сейчас я был посреди отряда. «Тап-тап-тап-тап-тап-тап-тап-тап…» Моё тело было полно ликования, от радости сердце моё готово было выскочить из груди, мне хотелось кричать, вопить, орать не своим голосом. Бег был потребностью моего тела, так же как полёт бывает потребностью для всех крылатых. Я мог бежать ещё быстрее, я мог бежать так быстро, что мог оторваться от земли и… Я, гикая, обогнал кого-то. На мой визг обернулся другой, кто оказался впереди меня. Я поравнялся и с этим, мы пошли плечо в плечо… «Извини, я должен тебя обогнать», — я побежал быстрее, быстрее, быстрее, мне показалось, я уже обогнал его… «Тап-тап-тап-тап-тап-тап-тап…» Я сказал себе, что шаги его я слышу уже где-то за собой, но нет, он шёл со мною вровень, плечо в плечо и даже немножечко впереди, я видел его спину. И вдруг спина эта сантиметр за сантиметром стала удаляться. Он был одним из моих номеров, я не мог позволить, чтобы он меня обогнал, я подобрался, вобрался весь в себя и выметнулся вперёд. Я бежал так, как бегут последние два-три метра короткой дистанции, — я съёживался и кидался вперёд, мне казалось, я сейчас разорвусь, тресну по швам, но тот, впереди, всё равно неумолимо удалялся. И мне показалось, что это не он, а я вот так удаляюсь и что не я, а кто-то другой вот так, как я, напрягся, не я, а Артавазд, например, и что это его сердце вот-вот лопнет в моей груди.