Грант Матевосян: Чужак

Он окинул меня невидящим взглядом и отвернулся. Я растерялся. Я понял причину его холодности и растерялся ещё больше. Его команда сплошь состояла из высоких ребят, а мои все подобрались маленькие. И сам он был высокий, много выше меня, а я предлагал ему идти вожаком к коротышкам. Он, честное слово, был хороший полководец. Ганнибал, подумал я, Суворов… Кутузов… Вот увидишь, я прозову тебя Кутузов. Но у него и так уже было своё имя — Мадатов. Генерал Мадатов. Так оно и будет, прозовём тебя генерал Мадатов, будешь знать…

— Ничего менять не будем, — сказала учительница. — Первый отряд, к Тёплому ключу бе-гом!

— Нет, — сухим, очень сухим голосом сказал он, — заберите Чужака из моего отряда.

— Какого ещё Чужака? — закричала учительница.

— Вы знаете, — сказал он.

— А кто сказал, что отряд твой? — закричала учительница.

— А это так, — сказал он.

— А если я отправлю тебя сейчас в подвал и дверь за тобой закрою? — закричала учительница.

С минуту он стоял неподвижно. Потом вышел из шеренги и зашагал к подвалу.

— Вернись! — закричала учительница.

Он даже не оглянулся. «Бросьте меня в подвал и дверь за мной закройте», — послышался его голос. Он уходил от нас всё дальше вниз, он уже спускался по лестнице в этот самый подвал, его уже почти не видно было. Вот так, именно так уходил на свою погибель его отец, брат учительницы, чтобы не вернуться, чтобы никогда больше не вернуться.

— Вернись, — попросила учительница.

Он стоял на лестнице, нам видна была только его голова, он так ни разу и не обернулся. Спустится или вернётся? Не вернётся, ни за что не вернётся. Нам видна была только его голова. Его тётка отвернулась, чтоб не видеть его исчезновения, чтобы не видеть, как мгла поглотит его совсем.

— И всё из-за тебя, — услышал я.

Все осуждающе смотрели на Чужака. Теперь, когда все вот так осуждающе смотрели на него, он уже не смел стоять безучастно, обратив взгляд к дальним далям, и думать, что он не виноват, — нет, он стоял сейчас съёжившись, как самый виноватый-превиноватый на свете человек, и боялся показать нам даже единственное жалкое проявление своего протеста — боялся даже, чтобы мы увидели, как ходит кадык на его шее. Мадат уже повернулся и поднимался по ступенькам вверх — медленно поднимался, возвращался к своим генеральским обязанностям и делам. Он мне очень не понравился. И теперь, когда все с осуждением смотрели на Чужака, и Чужак сам считал себя виноватым, я только по той причине, что Мадат мне вдруг не понравился, только поэтому я вдруг понял, что виноват не Чужак. Что, если кролик съёжится перед охотничьим псом, это вовсе не означает, что кролик виноват.

Ни тебе угрызений, ни раскаяния — он вернулся, гордо и независимо занял своё место во главе отряда и спокойно сказал:

— Прошу вас, заберите его у меня.

— Почему?

— Он плохо бегает.

— Да, — сказала учительница.

— Вот и заберите, раз «да». Он не может бежать с нами наравне. Мы не можем проиграть из-за него.

Всё это было так и только так. Но я не мог понять и до сих пор не понимаю, как это можно встать перед человеком и говорить ему, что он слабый, что его коленки подгибаются, что он непригоден для того-то и того-то.

— Он не может бежать, как вы, быстро, а вы не можете бежать из-за него медленно, понятно, — сказала учительница, — но что же мне с ним делать?

Мадат не ответил, он оглядел по-командирски свою группу и презрительно уставился на Чужака, почти что приказал ему взглядом выйти вон, это мне не понравилось.

— Ну что, ты по-прежнему настаиваешь на своём? — сказала учительница. И это мне тоже не понравилось. Учительница, казалось, была довольна, что у этого Мадата есть своё собственное мнение и он стоит на своём. Учительница повернулась ко мне: — А ты? Что ты скажешь?

Ветер летел куда-то, орёл в небе парил, со скалы низвергался маленький водопад, телёнок маячил вдали — что могло быть легче и прекраснее бега? Я хотел было сказать: «Возьмите мой седьмой номер и дайте взамен Артавазда», — я уже раскрыл рот, чтобы сказать это, но вдруг понял, что Мадат этого-то и хочет. Его взгляд и весь облик с открытым бесстыдством говорили, что он победит меня, что его отряд победит мой отряд и так же, как утром он совал мне в рот грязный снежок, точно так же он сейчас навяжет мне самого плохого своего бегуна.

— А что я? — сказал я.

— Перевести Артавазда в твою команду?

— Это почему же, например? — проворчал я. — Как разделились, так пусть и будет.