Олег Куваев - Дом для бродяг

Солнце просвечивало воду, наверное, метров на десять. Я посмотрел вниз и увидел рыб. Спины их также казались зелеными. Я лихорадочно вытащил коробку с блеснами, нацепил на спиннинг и, забыв про «кружило», стал блеснить – подергивать блестящую приманку. Но рыбы не обращали никакого внимания. Я менял блесны одну за другой: большие, зимние, летние, белые, желтые, с краснинкой и без краснинки. По временам блесна наталкивалась на рыбу и тут же отскакивала, как будто рыбы были изготовлены из тяжелого и плотного материала, вроде хоккейной шайбы.

В азарте я не заметил, как Река вынесла меня из кружила по тем же непонятным законам, и я поплыл вниз, притихший и ошеломленный.

Огромные лиственницы высились по берегам. Вдали недосягаемо и странно выделялся Синий хребет. И в этот момент я начал понимать Реку. В это понимание входили речной шум, тысячетонные завалы дерева по берегам, наклоненные в воду лиственницы, солнечный свет и хребты, за которыми торчали еще хребты, а за теми торчали новые. Сюда входили и лоси, которые лежали глыбами на отмелях и, если стукнуть веслом, убегали. Из-под их копыт со шрапнельным свистом летела галька, а рога, чудовищные рога колымских лосей, самых крупных из всех лосей мира, плыли в воздухе тяжко и невесомо, как короны монархов. Хотя, признаться, ни корон, ни монархов я не видел. И эти проклятые рыбы тоже сюда входили.

Только теперь я понял, почему все говорили о Реке с оттенком мистического восторга и уважения. Я благословил день, когда решил плыть по ней.

На ночь я остановился у небольшого ручья, который со звоном влетал в Реку из зарослей топольника. На коренном берегу стоял мощный лиственничный лес. В темноте его была торная тропинка, по которой, вероятно, выходили с хребтов к Реке пастухи.

Я пошарил глазами и увидел лабаз, приколоченный в высоте к трем лиственницам. На лабазе стояли ящики, обтянутые брезентом, а сбоку была прислонена сколоченная па живую нитку лестница.

Вода поднималась. Это можно было узнать без всяких фуштоков по речным звукам. Склоненные в воду деревья, хлопанье которых бывает слышно за километр, теперь стучали чаще и оживленнее.

Затопленные сухие кусты издавали пулеметный треск. На перекатах было слышно, как о дно лодки постукивает галька, а на некоторых участках вокруг поднимался шорох, как будто лодку тащили на хвое. Наверное, это лопались пузырьки воздуха.

Река круглые сутки была наполнена звуком. В устье одной из речек я слышал, как кто-то, птичка или зверек, громко жаловался: «А-а, у-ай, а-а, у-ай!» Потом раздавался щенячий визг и снова: «А-а, у-ай!» Может быть, это скулил медвежонок. Дважды я видел медведей на отмели. Они шли, мотая головой, смешные большие звери, и, завидев лодку, убегали, как-то по-собачьи подпрыгивая и вскидывая зад.

По ночам вокруг палатки шло перемещение, о котором я уже говорил. Однажды треск был так громогласен, что я не выдержал и напихал в магазин браунинга пулевых патронов. Треск на минуту затих, потом на опушке чей-то громкий голос сказал: «Бэ-э, уэ», затрещали сучья, и все стихло. Я заснул, так как за день уматывался до того, что заснул бы, наверное, рядом с медведем.

На другой стоянке меня разбудили солнце и странный звук: свистели крылья больших птиц, которые одна за другой пролетали над самой палаткой.

«Глухари! – ошалело подумал я. – Глухари прилетают па отмель».

Я наскоро зарядил ружье, выпутался из мешка и выглянул в щелку палатки. И увидел всего-навсего одного глупого старого ворона. Он летал над кострищем, где лежали сковородка с остатками ужина и несколько выпотрошенных рыб. Ворон никак не мог решиться. Он отлетал на отмель, делал круг и снижался из леса к кострищу, пролетая над самой палаткой, и опять делал круг. Наверное, так он летал все утро.

Я высунулся из палатки. Ворон сказал «кар-ра» и негодующе удалился вдоль Реки, очень черный и очень желчный.

Чтобы закончить разговор о рыбах, расскажу, как все-таки я начал их ловить. Меня предупредили, что в устье реки, которая впадает за Синим хребтом, живут огромные щуки.

Устье я прозевал, но по местности догадался, что оно должно быть где-то здесь. Я выбрал крутой торфяной берег, заросший шиповником и голубикой, и попробовал блеснить. Было на глаз видно, как плавают здешние крупные темные хариусы, стоят в затопленных кустиках пятнистые ленки, которые здесь бывают до пяти килограммов весом, притаились в тени небольшие полосатые щуки. Воистину это была земля рыб. Я па-чал бросать спиннинг, но интерес рыбы был вялый. Несколько хариусов хватались за блесну, но тут же срывались. Я долго метался по этому берегу и в довершение всех бед увидел в тени затопленного куста щучью голову. Щука стояла в тени и смотрела на меня недобрым глазом.