Галина Воронская - На дальнем прииске (Рассказы)

Далее я прощу Галину Александровну рассказать о влиянии Александра Константиновича на нее как литератора.

Г. А. Отец очень много читал мне с самого раннего детства. Лет в пять я научилась читать сама, потом стала и сочинять. С одним из первых стихотворений пришла к отцу. Помню, что в стихе строка «пионеры всех стран» рифмовалась со словом «барабан». Можете представить, каким оно было по содержанию. А. К. пришел от этого стихотворения в ярость: «Ни одного живого слова! Если не можешь не писать, то хотя бы не показывай!» Меня это чрезвычайно обидело, я ударилась в рев и старалась реветь погромче, чтобы мама услышала и пришла меня защитить. Мама, конечно, пришла и постаралась успокоить А. К.: «Она же ребенок…» — «Пусть не пишет пошлостей!» — не уступал А. К.

В 1927-м году летом мы жили на даче в Сергиевом Посаде вместе с Бабелем. Я к тому времени написала пьесу про пионеров. Дала прочитать ее Бабелю. Он отозвался шутливо: «Она у меня хлеб отбивает!» А. К. был на этот раз более снисходительным: «А что? Не хуже, чем в Пролеткульте».

Более основательно я занялась литературной работой лет в 16–17. Но уже больше прозой. «Со стихами у тебя ничего не выйдет, — заключил к тому времени А. К. — Но жизнь твоя, видимо, сложится около литературы». При этом он видел во мне какие-то задатки критика. В журнале «Молодая гвардия», просматривая то, что называлось «самотеком», я выбирала (уже училась в литинституте) некоторые рукописи и показывала их отцу, он говорил: «Вкус у тебя есть».

… В литинституте моим руководителем был Александр Исбах. Относился он ко мне отвратительно — может быть, сказывалось и то, что в литературной жизни тех лет он и А. К. находились на совершенно разных позициях. Поддержал меня — в очень важный момент моей студенческой жизни — Николай Огнев, известный в те годы прозаик. Прочитав мои рассказы, он отнесся к ним довольно благосклонно, хотя и отметил при этом плохое знание быта. А откуда оно могло быть у меня? Ведь я была девочкой с восьмого этажа «Дома правительства».

Отца в те годы удивляла исключительная мрачность моих рассказов. Кое-что из написанного тогда я помню, хотя, конечно, все мои тогдашние умонастроения перекрыла потом Колыма.

А. К. арестовали сразу после процесса Пятакова, Сокольникова, Радека, Серебрякова и других. Серебряков был его близким другом — об этом есть в повести «За живой и мертвой водой». И мое следствие интересовал прежде всего отец. Больше всего спрашивали о том, кто бывал у нас в доме, о чем говорили, говорили ли о политике, рассказывали ли анекдоты?

Первые два допроса длились непрерывно каждый по шестнадцать часов. Но никакой «пищи» следователю я не дала — ни одного слова в протокол занесено не было. В ответ на все вопросы использовала отговорку: была маленькая и ничего не понимала.

Я прошу Галину Александровну рассказать, кто из писателей был наиболее близок А. К. Воронскому.

Г. А. Вероятно, Пильняк, Бабель, Веселый, Есенин. Знаю историю о том, как Есенин и Пастернак подрались в кабинете у А. К. в редакции «Красной нови». А. К. бросился их разнимать, что было, вероятно, не очень эффективно, так как роста А. К. был небольшого, ниже среднего. Кстати у Катаева в повести «Алмазный мой венец» этот факт подан превратно — там А. К. только наблюдает, как дерутся два поэта. С Катаевым у А. К. близких отношений не было — отталкивал его цинизм.

… Были у А. К. дружеские отношения с Н. И. Ежовым — еще до того, как тот стал наркомом внутренних дел, в пору его работы в ЦК.

Об отношениях А. К. с писателями я знала не мало. Отец часто брал меня с собой, отправляясь к кому-нибудь в гости. Я была для него как бы палочкой-выручалочкой: после того, как вечер заканчивался, отцу, если б он был один, пришлось бы провожать кого-то из дам, а коль скоро я находилась при нем, эта обязанность с него слагалась.

О политике в компаниях тех лет говорить избегали. Гораздо больше о положении в стране я узнавала из бесед с отцом с глазу на глаз. Я очень дружила с А. К. — гораздо больше, чем с мамой, хотя девочке в моем возрасте полагалось бы быть ближе к матери. Но с отцом мне было интереснее.

Существовала в наших отношениях и такая форма. А. К. давал мне какую-нибудь книгу и говорил: «Прочти. Если скажешь, что интересно, я тоже прочту». И пользовался моими рекомендациями. Обычно наши оценки совпадали. Хотя был и такой случай: я похвалила, а он от книги в восторг, кажется, не пришел. «Плохо?» — «Нет, хорошо, но мне очень не нравится герой».