Матильда Юфит - Хорошо, что вы пришли...

Она опять опускает руку с письмом. Вот уж не думала, что так тяжело будет вспоминать те дни. Надеялась, что все давно перегорело, прошло, отболело. Да и что переживать теперь — Ваня умер. Они ездили как-то на кладбище по поручению ветеранов возлагать венки. И на Ванину могилу тоже положили… Теперь он ничей — ни ее, ни той новой, второй жены. Как ничейная земля, лежит эта могила…

Людмила Васильевна опять пожалела, что не навестила Ваню, когда узнала, что болен. Надо было все-таки проститься, ведь прошлого никто у них не может отнять. А то ни разу с тех пор и не виделись, он на встречи ветеранов не приходил, как ей рассказывали общие знакомые — "очень переживал, знал, что все фронтовики его осуждают…" А она не осуждала, нет. Был бы только счастлив… Страдала, чуть с ума не сошла, но не осуждала…

"…Приезжайте к нам летом на юг к берегу Азовского моря. Будете дорогим гостем. У нас был года два назад товарищ Ишмаков с женой, приезжал Петренко Петр, сам, без жены. Был я у Ишмакова, Свешникова, Петренко. Часто бываю у Алексея Возьянова, нашего бывшего радиотехника. В1967 году был в Ленинграде у жены полковника Филиппова — Станиславы Мартыновны, живет одна, пока работает".

Людмила Васильевна хватается за эти слова, как за спасительное средство. Да и что унывать — когда есть товарищи, есть друзья и ты "пока работаешь". Надо только и на новой должности, в приемном отделении, хорошо работать.

Поздравительная открытка к 8 Марта. Трогательные зеленые листочки на красном фоне. Ей сообщают, что коллективу оперблока снова присужден вымпел коммунистического труда. Подписано: " Ваши девочки ".

Ваши девочки — это сестры.

Сколько их прошло мимо Людмилы Васильевны за эти годы по коридорам больницы, сидело рядом на утренних пятиминутках, стояло в операционной… Рыженькие, брюнетки, русые, расторопные и медлительные, любознательные и равнодушные. С некоторыми она воевала, некоторых любила, но каждой пыталась внушить:

— Ты — операционная сестра. Как ты можешь смотреть в сторону, когда хирург работает? Ты должна раствориться в нем, угадывать, идти за ним, нет, не за ним, а впереди. Ты обязана знать ход операции. А что для этого нужно? Знать анатомию. Иметь память. Концентрировать свою волю. Ни одной посторонней мысли… Зачем тебе эти локоны над лбом, кому ты здесь хочешь понравиться — убери лохмы, завяжи косынку пониже. А маникюр никак нельзя, решительно…

Они появлялись поначалу неопытные, росли на ее глазах, превращались в толковых опытных сестер, а для нее все равно оставались "ее девочками".

И сюда, в ее комнату, приходили поболтать, посоветоваться. Иногда поплакать, взять денег взаймы. Была она им, одним словом, старшим другом: сама откровенничать не любила, сплетен и пересудов не переносила, но для доброго, душевного разговора можно было к ней прийти в любую минуту.

Только вот на днях забегала одна молоденькая:

— Ой, Людмила Васильевна, для чего вам этот голыш на диване? Какая у вас уютная обстановка… Это для внуков?

— Что ты? Какие у меня внуки? У меня не было детей…

Девушка, вертя головой, все жадно рассматривая, беспечно воскликнула:

— Я и сама не хочу детей… Фигуру не хочется портить. Мы с Мишкой то на танцы, то на каток…

— Ты с ума сошла, — прямо в ужас пришла Людмила Васильевна. — Какая же семья без детей? Если хочешь знать — это главная боль моей жизни, что не было детей. Но ведь на мою молодость война пришлась, а ты что… Это пустая жизнь, когда нет ребенка…

— Вы мне откройте секрет, Людмила Васильевна. Почему вы такая замечательная? У вас был идеал в жизни для подражания, да?

— Идеала, может, и не было, а на хороших людей мне везло. Ну, и книги, конечно…

Уже уходя, девушка спросила:

— Я думала, вы счастливая, семейная. А вы вот как, одинокая… А ведь симпатичнее и веселее вас во всем оперблоке нету…

— Надо уметь себя держать, — сказала Людмила Васильевна.

— Говорят, даже книга такая есть, в Таллине вышла, "Правила хорошего тона", вы читали, да?

Людмила Васильевна усмехнулась:

— Нет, такую книгу я не читала…

Да, так же, как к людям надо выходить умытой и причесанной, так и свои печали не надо никому навязывать.

Это ей Ирина Богачева недавно напомнила:

— Ты, Люда, всегда умела вселять бодрость в других, как будто тебе самой легче, чем всем… Доставим, бывало, с передовой раненых, какой-нибудь молоденький солдатик сидит, бледный, от страха трясется. А ты выходишь из операционной, спокойная, сверкаешь своими глазищами: "Кто это у нас тут носом хлюпает, а ну, смелей, веселей гляди, милый. Ты же парень, а не девка". Он, бедняжка, хоть через силу, да улыбнется. Ты всегда жизнерадостная, Люда.