Григорий Неделько - С солнцем уходят лучи…

– Куда вы едете по этой дороге? Да ещё совсем один, – спросил человек в форме.

– По ней нельзя ездить? – Отец заволновался. – Тогда я развернусь, и…

Человек в форме покачал головой.

– Нет-нет. Езжайте, если вам надо. Но вы наверняка знаете, куда она ведёт. Эта дорога ведёт только туда, а в это место никто не ездит один…

– Но я же не один.

– Вы не один?

– Ну конечно! Я с сыном. – Отец рассмеялся.

Человек в форме заглянул в салон.

– Я с сыном, – повторил отец, не переставая улыбаться.

Человек в форме посмотрел на его широкую улыбку и вдруг замолчал.

«Пап, мороженое похоже на камень».

Отец повернулся к сыну.

– На какой камень?

«На надгробный. Оно такое же чёрное, как он».

– Ты уверен?

«Я уверен, пап».

– Ладно, – сказал человек в форме странным голосом. – Если вы с сыном, то это другое дело.

Человек в форме приложил ладонь к виску. Затем он вернулся к будке, у которой целыми днями стоял.

«Зря он волновался, пап. Мы ведь осторожно».

Отец развернул машину.

Они выехали на дорогу. Машина шумно перебирала колёсами по асфальту и наращивала ход.

Они ехали в потоке других машин. Одни были меньше, другие больше. Кто-то ехал быстрее, а кто-то медленнее. Но ни одна из машин не была похожа на их синюю машину. А из пассажиров ни один не походил на них.

«А эти высокие, пап… Зелёные…»

– Какие, сынок?

«Ну, вот, вдоль дороги… Такие… Машина ещё стояла… Мы пришли, а она стояла, и возле такого же, как эти…»

– Высокого?

«Да, довольно высокого».

– И зелёного?

«Зелёно-коричневого».

– Ты имеешь в виду деревья?

«Деревья? Наверно. Я не помню».

– Ты вспомнишь, – тихо сказал отец.

Сын не услышал его.

«Деревья… Да, наверное, это они».

– Не волнуйся, сынок, мы скоро приедем.

Отец прибавил ходу.

«Я не волнуюсь, пап».

– Не волнуйся, сынок, совсем скоро, – повторил отец, не расслышав слов сына.

Двери всегда были открыты, ведь тут всегда кого-то ждали.

И когда отец с сыном подъехали к дому, двери тоже были приветливо распахнуты.

А из дверей выходили люди: они тут работали. Они были дороги сыну и, тем более, его отцу.

Когда отец с сыном вышли из машины, люди окружили их. Обняли, радушно приветствовали, развеселили шутками, растрогали рассказами о себе и своих родных. И повели внутрь дома.

Отец прижал к себе сына… но не ощутил его. Вокруг толпилось множество, великое множество людей, но сына среди них не было.

Отец вырвался из дружеских объятий людей и бросился назад. Он бежал и звал сына, но тот не откликался.

Люди догнали отца. Ему на плечи опустились руки, но в них уже не чувствовалось доброты и мягкости. Против его воли, отца повели в дом.

Он вырывался, но хватка людей была крепкой. Он продолжал звать, звать своего сына. Но в ответ – молчание. Сын не хотел отвечать, или отец его не слышал, или…

«Или».

На глаза отца навернулись слёзы. Его крик сделался хриплым.

Пальцы людей так сильно сжали плечи, что отец почувствовал боль. Но боль тут же прошла, а иное, более сильное чувство осталось. Отца втолкнули в дверной проём. Топающая, безликая толпа закрыла собой вход и последние лучи заходящего солнца.

Большие приветливые двери с переворачивающим внутренности звуком, с громким издевательским скрежетом медленно закрылись.

Раздался стук. Стучали в двери, изнутри, но было поздно – их уже закрыли. Их пришлось закрыть.

Синяя машина, такая привычная и надёжная, пропала, и казалось, её никогда и не было.

Сгустившаяся тьма укрыла собой дом.

В одиноком грязном окошке зажёгся свет.

Мелькнула пола белого халата…