Мераб Элиозишвили: Ожидание

Потом, оглянувшись на дверь, заведующий взял со стола журнал ветврача.

— Не дай бог, застанет меня Серго, увидите, что будет… Вот вам результаты последних десяти дней, — сказал заведующий, раскрывая журнал.

Я сразу узнал красивые, аккуратные буквы. Журнал был исписан диагнозами и рецептами. За последние десять дней он вылечил 52 ягненка. А рядом с цифрой «53» были записаны имя и фамилия заведующего фермой. Я не выдержал и от души расхохотался: против фамилии — сперва на латыни, а затем по-грузински — был указан диагноз: «Сильная простуда. Воспаление дыхательных путей».

— Как у вас с ростом поголовья и сохранностью ягнят? — спросил заведующего Дмитрий.

— От четырехсот девяносто пяти овцематок получили четыреста сорок пять ягнят. Двадцать пять овцематок должны окотиться на этой неделе, остальные попозже подарят нам своих ягнят. Вот, так сказать, точные данные… Случаев яловости у нас нет. В общем, думаю, что с такими пастухами и с таким ветеринаром, как у нас, получим от каждой сотни овцематок не меньше девяноста семи-девяноста восьми ягнят, — ответил заведующий.

Вдруг он быстро взял у меня из рук журнал и положил его на стол. Скрипнула дверь. Все невольно обернулись. На пороге стоял Серго Кашмадзе; глаза его, по-моему, чуть посмеивались, а усы по-прежнему торчали вперед…

… Машина, покачиваясь и подпрыгивая, возвращалась на ветучасток. Улыбающийся Дмитрий дремал рядом со мной.

Первый раз я увидел его двадцать лет назад. Волосы у него были рыжие с красным отливом. А лицо — совсем красное, ярко-красное. Когда он взял меня на руки, я, кажется, разревелся: думал, сгорю. Потом я привык к этому красному дубу. Он часто приходил к нам, когда пас овец на летних пастбищах. С мая и до конца августа уж непременно несколько раз навещал меня. То всякие сладости приносил, то игрушки. Пока он не клал на стол принесенный мне гостинец, я никак не мог угадать, что же зажато в его большой ладони: кулек с конфетами или игрушечный танк? Сильный он был, словно высеченный из красной скалы. Чуть расставит ноги и стоит, широкогрудый, плечистый, — парой быков его не сдвинешь с места. Если мы выходили вместе на улицу, я сразу принимался мечтать о сильном-сильном ветре. Мне хотелось увидеть, как станут падать идущие по улице люди, как крыши начнут срываться с домов и как будет шагать Георгий — один — среди валяющихся прохожих и сорванных крыш.

Возвращаясь с зимних пастбищ, этот великан, сколько ни пил красную кровь виноградной лозы, — все не мог напиться. За столом он ставил возле себя ведро вина. Другие со стакана пьянели, а Георгию хоть кувшином подавай.

Были тяжелые годы Отечественной войны. Георгий Башарули вез с летних пастбищ на колхозный склад целую машину выделанной овчины. Задумчивый, сидел Красный Георгий рядом с шофером. Внезапно на повороте в кабину уперлись винтовочные дула. Бандиты остановили машину. На хилого шофера никто и времени тратить не стал, а этого великана двое с винтовками взяли под конвой, приказали ему идти вперед. Двое других остались грабить машину. Георгий, недолго думая, вдруг как распрямит сложенные за спиной руки… В мгновение ока схватил он винтовки за дула, дернул их к себе и вырвал у бандитов. Взбешенный, принялся молотить грабителей прикладами. Разбил о них вдребезги обе винтовки и бросился назад к машине с выхваченным из ножен кинжалом. Два невооруженных бандита, как только увидели эту красную скалу со сверкающим кинжалом в руке, мигом вскочили на лошадей и ускакали прочь…

В годы войны я не видел Георгия смеющимся. Он ходил с плотно сжатыми губами, словно замазал рот известковым раствором. Теперь он уж редко спускался с гор. Однажды, после долгого отсутствия он пригнал с пастбищ целую отару собственных овец. Весь огромный двор нашего дома был битком набит отборными баранами. Был субботний вечер. Взволнованные теснотой и городским шумом холощеные бараны затеяли такую битву, так рьяно взялись крошить друг о друга рога, что я боялся спуститься во двор. Я думал, что к утру ни одного барана не останется в живых. А Георгий с моим отцом что-то подсчитывали на листе бумаги. Когда они кончили считать, мой отец спросил:

— Себе-то оставил что-нибудь, Георгий?

— Пару овцематок и пару годовалых баранов. Интересно, на что они мне нужны? И их скоро пригоню…

Наутро Георгий взял и меня с собой, и мы вывели всю его отару на базар.

Вечером, все в базарной пыли, мы без овец возвращались домой. Георгий держал под мышкой чемодан, набитый деньгами. Потом он целую ночь мотал свою здоровенную ладонь в миске с водой и считал деньги. Мой отец помогал ему, а я обертывал пачки ассигнаций полосками белой бумаги и оклеивал концы. На рассвете Красный Георгий выкрикнул: «Сто тысяч!». Он снова уложил деньги в чемодан, перевязал его веревкой, сунул под мышку и отправился куда-то.