Меж двумя рядами холмов, укрывших дорогу, ветер уже не мог свирепствовать, зато снег доходил Иосифу до пояса…
На 13-ом километре Иосиф вместе с железнодорожниками расчищал путь застрявшему в снежных заносах поезду…
В Кочубее сено погрузили на танки… От Кочубея до кочевья пятьдесят километров… Пастухи рассказывают, что два дня и две ночи шел Иосиф перед танками, показывая им дорогу. Вел их самым коротким и удобным путем.
Так говорят пастухи.
А Иосиф ничего не говорит. Мужчины молчат о таких вещах…
2. Умелый ветеринар
Никто из нас уже не в силах держаться на ногах, все четверо лежим мы на походных койках в ветпункте фермы. Стоит кому-нибудь встать, чтобы выпить воды, как остальные начинают просить: «Дай и нам напиться!»
А вид у вставшего — прямо живот надорвешь: трехдневное сидение в седлах так искривило наши ноги, что у каждого между колен свободно пролезет небольшая бочка. Словно старые заржавленные пружины подвесили нам вместо ног: в коленях сгибаются, а выпрямляться не хотят.
Комната исполосована пыльными лучами солнца, в них снуют перезимовавшие мухи. Запах креолина неприятно щекочет ноздри. Заведующий ветеринарным участком Дмитрий Качахидзе на рассвете отправился в район получать медикаменты, к пяти вечера он обещал заехать за нами на машине: жалко, мол, вас, как-никак с непривычки двести километров на лошадях отмахали… Нас так обрадовало вчера предложение Дмитрия, что каких только благ мы не наобещали ему; в ответ на наши пылкие заверения Дмитрий великодушно улыбался. Один обещал через газету «Советская Осетия» наряду с информацией о работе фермы известить всю область об образцовой работе ветпункта, второй сказал: «Как только приеду, первое мое слово в обкоме комсомола будет о вас!». Третий тоже чего-то наговорил, да и я не отстал от других, лишь бы избежать очередной прогулки в седле. Дмитрий повторил свое обещание, и сегодня, прежде чем над Ногайской степью встало солнце, уехал в район.
В комнате четыре койки и один стол. На столе несколько журналов с записями ветеринара и радиоприемник. Гу-гу-гу-гу-грр-грр… — гремит приемник, но нам лень встать и настроить его. С трудом дотащили мы до кроватей ведро воды, и кружка долго переходила из рук в руки. Потом нас начала одолевать дремота. Я гляжу на часы: полдень…
Дверь со скрипом открывается, и кто-то громко здоровается с нами. Я смотрю на вошедшего полузакрытыми глазами. Ребята храпят. Я вижу человека средних лет, маленького роста. В солдатские сапоги заправлены хорошо пошитые брюки грубой шерсти. Серая куртка распахнута на груди. Под нею овчинная безрукавка, застегнутая на все пуговицы. Под безрукавкой рубашка цвета хаки. Густая шевелюра и борода уже немного тронуты сединой. Короткие щетинистые усы торчат вперед, словно щупальца жука. Живые глаза бегают, как пузырек воздуха в ватерпасе. Нос с горбинкой. Нижняя губа, как спущенный курок, уперлась в улыбающуюся верхнюю.
Но нам все безразлично, — Гоги, Валико и Нодар храпят вовсю.
— Кто вы? — спрашиваю я сонным голосом.
— Пастух я, городские новости хочу узнать, вы, видно, из города?
— Комсомол, газета, журнал!
— Ого-го! — проговорил пастух, так резко и быстро отрывая нижнюю губу от верхней, будто и впрямь щелкал курком.
— Ждем Дмитрия с машиной. К пяти часам должны поехать в Дадианети на ферму по важному делу. Если не затруднит, разбуди нас к четырем часам, — зевнув, промямлил я, поправил под головой подушки, еще раз зевнул и повернулся к гостю спиной. У меня мелькнула мысль, что наш щеголеватый, проворный в движениях гость, быть может, не очень-то доволен нашим сонным состоянием и моими небрежными репликами пополам с зевотой. На мгновение я даже засомневался: что же это за пастух, весь такой опрятный, чистенький, разутюженный, с отнюдь не обветренным лицом и едва уловимым имеретинским выговором? Но дремота взяла верх над желанием уяснить все эти вопросы, и скоро к жужжанию мух и храпу товарищей прибавился и мой храп…
Поворачиваясь на другой бок, я приоткрыл глаза и взглянул на часы: было начало четвертого. Пастух, закинув ногу на ногу, сидел у письменного стола, держал в руках позолоченную авторучку и подправлял ее колпачком то правый, то левый ус. Я опять усомнился в его пастушестве, но, как и прежде, не стал уточнять и через минуту снова уснул.
Меня разбудил галдеж ребят. Солнце уже село. Мухи куда-то подевались, не видно было и нашего гостя. Под стеклом на письменном столе лежали две записки. Одна была написана красивым почерком, четкими, аккуратно выведенными буквами:
Читать дальше