Сергей Минутин: Скульптор и Скульптура

Его привезли в больницу, подключили к разным аппаратам и стали ждать, когда, либо очухается, так как повреждений сильных не было, либо помрёт, мало ли чего. Но человек дышал и дышал, не подавая признаков сознания, и так почти двадцать лет. Сначала его не отключали, помня о дорогой машине и найденных при нём деньгах, потом просто привыкли, а затем человек стал предметом показа, наблюдения и изучения для студентов–медиков. Вот в этого человека и был перемещён Неизвестный.

Так случилось, что человек очнулся в XXI веке под утро, часа в четыре, когда все, даже самые стойкие медицинские сёстра и братья, мирно дремлют. Он очнулся, и сильно шатаясь, вышел на улицу, никем не замеченный. На улице его сразу же «сцапала» милиция как бомжа, кормящегося возле больницы, и, следовательно, наносящего непоправимый ущерб всему здравоохранению россиян.

В милиции попытались составить протокол, но Неизвестный только мычал, хотя и смотрел с пониманием. Мычание его, конечно, никто не слушал, таких мычащих, ничего не помнящих, ежедневно через это отделение милиции проходило десятки. Только детишек по России бегало более трёх, а самые осведомлённые говорили о шести миллионах, а взрослых вообще никто не считал, как впрочем и в начале XX века.

Короче, дежурный милиционер, который в своё дежурство был честным «ментом», а во всё остальное время бандитом, видя, что у «пациента» нет никаких документов, и личность установлению не поддается, спросил: «Жить хочешь?». Неизвестный опять что–то замычал. Милиционер куда–то позвонил. Приехали двоё, очень похожих на Неизвестного мужчины, отличие было только в цвете лиц. Неизвестный был бледен и напуган, а приехавшие — розовощёки и наглы. Милиционер высказал догадку, что, наверное, в его сети попал «новый русский», неудачно решивший «откосить» от срока, либо укрыться от «братков», а может юродивый, что с определённого момента одно и то же, поэтому можно его включить в схему. Неизвестного увезли… Больше их никто не видел.

Гуляли во дворе дома–интерната две собачки. Одна огромная овчарка — сука по кличке Аза, другая — маленький кобель по кличке Кузя. Мир между ними был полный. Кузя едва доставал Азе до колен и часто бывал сбит с ног Азиным хвостом, который был раза в два больше Кузи. Но Кузя был настойчив, и любовь продолжалась. Аза терпела Кузю во всех случаях, кроме одного. Того редкого случая, когда гуляла не одна, а с маленькой девочкой Машей. Машка с Азой была в полной безопасности. В эти редкие случаи Кузя искал своей смерти. Он приближался к Азе, а значит и к Машке. И всякий раз бывал затоптан в песок, в грязь, в снег по самые уши. Именно затоптан, кусать Аза его не решалось, уж больно мелким он был. А Машка всякий раз визжала и кричала: «Аза, зараза, слезь сейчас же с Кузи». И Аза слушалась. Каждый раз Кузя вылезал из песка, грязи, снега со съехавшимися к переносице счастливыми глазами. Затем стоял минут по пять, пошатываясь, и только потом начинал отряхаться.

Любопытно в этой истории то, что только Машу Аза и слушалась. Над Кузей начальников не было, хотя пёс он был домашний, но сохранял при этом полную независимость. Его кормили и ему не мешали жить так, как ему хотелось. Но когда его, будучи сильно придавленным Азой, Машка брала на руки, Кузя затихал. Он тоже признавал в Машке авторитет.

Что — то было общего между этой троицей. Какое — то внутреннее понимание. Маша не была сиротой. У неё был отец — лесничий. Прекрасно образованный лесничий. О том, как он стал лесником, история умалчивает. Время было перестроечное. Очередное смутное время в России. Кандидаты наук, бойцы плаща и кинжала, самые засекреченные учёные вдруг стали никому не нужны.

У государства сменилась ориентация по отношению к людям, ковавшим щит родины. О том, что щит можно больше не ковать, мало кто сожалел. Сожалели больше о том, что образовалась масса свободного времени, так как эти люди привыкли думать постоянно, и вдруг их этого лишили. Многие запили вглухую от полной своей невостребованности. Машкин отец был из их числа. С ним плохо обошлись. Он защитился, как сумел. Он не подставлял щёки для битья. Он сам вышиб мозги у обидчиков. Проснулась совесть.

Падал он недолго, но резко. Оказавшись на дне, он с удивлением обнаружил очень интересный мир. В этом мире не было привязки к материальному. В нём жили одним днём, хотя и с надеждой на завтрашний день. Принцип был такой. Если силы с утра есть, то к обеду найдёшь себе и еду. Нет сил с утра, жди их прилива к вечеру, и будешь сыт. А если их нет ни утром, ни к обеду, то ночью представишься. Раз выдохся, нечего на Земле маяться, тело в землю, душу на небо.