Александр Володин: В сторону солнца

Он стоял поодаль, слушал, как дочь спит.

Она худая, загорелая. У него хорошее лицо доброго человека.

Он подошел к постели, погасил лампу, которую она забыла выключить, постоял в темноте и снова зажег свет. Это ее разбудило.

— Я тебя разбудил?

— Нет, — ответила дочь.

— Ты спала, я видел.

— Я не спала.

— Ну, тогда спи.

— Я не хочу.

— Вчера проболтали всю ночь — я надеялся, что ты сегодня выспишься. И вот опять. Нельзя же не спать две ночи подряд.

— Но ты же не спишь.

— Я привык.

— Ну, садись.

— Я на минутку.

— Вот я вернулась, не попала под машину, не лишилась девичьей чести. Что тебя беспокоит?

— Ты не вернулась. Как ушла от нас, так и осталась.

— Где?

— Не знаю. Если бы я знал!

— Я же все рассказала, боже мой!

— И все равно ничего не ясно. Даже практически. Как тебя оформили на работу? Ни специальности, ни прописки.

— Меня по знакомству взяли.

— Откуда у тебя там знакомство?

— А я вот познакомилась. И через месяц адаптировалась абсолютно. Как вдруг — бац! — вас папа ищет. Я — бежать. И главное, без документов. Вот тут действительно начались бедствия. Незнакомый город — на квартиру без паспорта не устроишься. Пока то да се — меня ночью на вокзале забрали. Дали десять суток за бродяжничество.

— Черт знает что!

— И я еще милиционера обругала. Причем, меня обвинили, что я обругала нецензурно, но ты понимаешь, что нет. И пошло. Отбыла срок, выгоняют, и все. Я прошу — устройте меня на работу! Ничуть не бывало, никому дела нет. А я сама не могу устроиться без документов. Я даже в поликлинику не могла обратиться, когда заболела.

— Черт знает что! Черт знает что! Черт знает что!

— Папа, это естественно. Ты не знаешь жизни.

— Это не жизнь. Это пародия на жизнь.

— Нет, папочка, это и есть жизнь. В третий раз меня уже забрали за бродяжничество и проституцию.

— Не понял.

— Не пугайся, это так обычно и сочетается. Раз я ничем не занимаюсь, сам подумай, кто я?

— Я не хочу, чтобы ты произносила эти слова, я не привык.

— Надо привыкать. Ты должен все знать, это твоя обязанность. Тебе бы в предварительном заключении посидеть, вот ты где бы поднабрался!

— Почему ты убежала от нас?

— Я не от вас убежала.

— От кого же?

— Просто так.

— Ты что-нибудь натворила? Ты боялась?

— Говорю, просто так.

— «Просто так», «просто так»! Сидеть в тюрьме тебе было лучше, чем вернуться домой? Ты знаешь, что такое всесоюзный розыск? Сколько народу я поднял на ноги! Объясни мне, в чем дело? Весь город уже гудит, что у меня сбежала дочь…

— Что объяснить? Я не знаю.

— А… может быть, у тебя нервное переутомление. Это легко излечивается. Надо отдохнуть.

— Я переутомилась, это правда. Сначала выпускные экзамены, потом институтские — год жуткий. И сразу же в институте новый режим занятий, новая обстановка. И вот, сорвалась. Просто переутомление, ты прав.

— Хочешь академический отпуск на год? Поговорить?

— Если ты появишься в институте, я туда не пойду.

— Ты пропустила целый семестр.

— Нагоню.

— Значит, опять переутомление?

— Ничего, я отдохнула. И хватит об этом.

— Нет, не хватит! Не тут собака зарыта. Совсем в другом месте.

— Я повторяю: хватит об этом! Я дома — все в порядке. Даже к лучшему — произошла какая-то встряска. Мы почувствовали, как мы нужны друг другу. Вот один человек исчез, и каждому стало чего-то не хватать.

— С тех пор, как ты убежала, у нас, в принципе, ничего не изменилось. Значит, причина осталась?

— Какая причина?

— Не валяй дурака. Мне не хотелось объявлять всесоюзный розыск, стыдно было. Но если тебе это нужно, действительно нужно, я отпущу тебя сам. И ты можешь не сообщать мне, куда едешь. Но я должен быть уверен, что для этого есть серьезная причина.

— Какая причина, глупость одна! Ветер в голове, вот и вся причина.

— А если я угадаю, какая причина? Ты сознаешься?

— Было бы в чем сознаваться.

— Просто скажешь: да или нет.

— Хорошо.

— Не замешан ли тут твой друг Аскольд? Только не ври… Не хочешь отвечать — не отвечай, но врать не надо.

— Предположим, замешан… Это правда.

— Он что, не русский?

— Русский, русский, просто имя вроде бы эстонское.

— Хоть причина, наконец, выяснилась. Я рад.

— И давай больше не будем об этом говорить. Я не хочу.