Александр Володин: В сторону солнца

— Больше не будем. Я хотел только выяснить причину. И она, прости меня, оказалась такая, что смешно.

— Тебе видней.

— Нет, я понимаю. Аскольд малый эффектный. Одно то, что он у нас самый левый в городе. Левее его находится непосредственно пропасть.

— Это верно, в нашем городе таких больше нет.

— И в то же время, такой скромный. Я бы сказал — надменно скромный. Знамя прогрессивной интеллигенции. Как же было в него не влюбиться? Все интеллигентные девушки были в него влюблены.

— Хорошо, я признаю свою ошибку, что еще?

— Я просто хочу разобраться для себя. В чем дело? Когда я видел этого двояковыпуклого человечка — у него животик, что ли? — увешенного городскими красавицами, я невольно задавался вопросом. Ответ, впрочем, прост. Страдалец! Как же его не любить! Хотя, признаю, положение у него очень сложное.

— Хорошо, что ты это признаешь.

— За популярность надо платить. Он должен был давать все новую пищу воображению, иначе он ведь не оправдал бы надежд!

— Надежды он оправдал. Его уволили с работы, да так, что он уже никуда не мог устроиться.

— С голоду у нас никто не умирает.

— В Индии умирают.

— При чем здесь Индия?

— Там умирают, а у нас не умирают. У нас гораздо лучше.

— Теперь мне все ясно. Он стал поглядывать на других девушек.

— Ничего не попишешь. У него такая натура. Но беда не в этом. Просто все это левачество бессмысленно. Только жизнь свою загубишь.

— Вот это верно. Впрочем, наши городские масштабы оказались мизерными. Страдалец покинул сразу всех своих поклонниц и махнул в Москву. Вот как он вас всех провел.

— Меня он не провел.

— Всех, всех провел.

— Я знала, что он уедет в Москву. Он мне сказал сам.

— Постой, я что-то плохо соображаю. Зачем же ты тогда отсюда бежала? Ты же сказала, что из-за него.

— Я не говорила.

— Нет, сказала.

— Значит, я наврала. Это теперь не имеет значения.

— Но какая-то причина должна быть! Кто тебя обидел?

— Бывает же так, что никакой причины нет. Однажды утром ты просыпаешься, тебя тянет куда-то уйти. Ты просто чувствуешь, что иначе невозможно. И ты решилась. Бывает же так?

— Не знаю. У меня не было. Меня в твоем возрасте тоже приняли в институт. Зачем мне было бежать?

— Тебе повезло.

— По ночам я грузил на товарной станции картошку…

— И капусту.

— Зато нам платили натурой. И когда я к утру доползал домой, сестры успевали сварить картошку.

— И капусту.

— …и капусту.

— Твоя беда, что по внешним данным ты социальный герой. В театре ты исполнял бы роли обаятельных, вдумчивых руководителей. На эту роль ты им и подошел. Только играть ее ты должен был не на сцене, а в жизни.

Он расхохотался.

— И ты не обижайся, папа, но сам факт, он наталкивает на мысль — хорошо бы устраивать для приема в руководящий аппарат экзаменационные просмотры типажей. И чтобы каждый кандидат показал какой-нибудь этюд: выступление на митинге, напутствие спортсменам, беседа с интеллигенцией.

Теперь они смеялись вместе.

— Жаль, что ты не умеешь просто радоваться жизни, — сказала дочка.

— А ты умеешь?

— Иногда.

— Научи.

— Надо сказать себе: я пылинка в мире. Время моей жизни ограничено. А я все время стремлюсь к каким-то эфемерным целям.

— Ты стремишься?

— Нет, ты. Но и я. Вообще человек.

— Мы говорим, говорим, а я так и не понял, зачем ты бежала и куда? Чтобы сделать даже один шаг, надо знать, куда.

— Приблизительно — в сторону солнца. Туда, где солнце освещает облака.

— А может быть, ты, просто, попалась?

— Как попалась?

— Я говорю с тобой как со взрослой.

— А! Нет, я не попалась.

— Значит, все-таки, я был прав. Обычное переутомление, потребность переменить обстановку.

— Вот это верно.

— Когда ты соглашаешься, я понимаю, что — мимо. Значит, все-таки Аскольд?

— Аскольд.

— Или неудовлетворенное самолюбие? Бывает так: нас не оценили по достоинству, и мы готовы бежать, куда глаза глядят.

— Папа, ты психолог.

— Тогда давай по-честному, по-честному давай… Ведь с чего началось-то? Ни с чего! В сорок третьем году на фронте замполит наш лихо этак объявляет: всем взводом! Вступить в партию!.. Отказаться? С чего бы? Значит, если «коммунисты, вперед» — это не ко мне?.. Роздал нам тетрадные странички пополам, продиктовал как, написали заявления. Чтоб не оголять передовую, сам отнес эти заявления в штаб, вернулся с книжками кандидатов, всех приняли. Потом госпиталь, потом опять война, потом кончилась. И что начинается? Не сразу даже сообразил — не начинается, продолжается. Черт те что! Черт те что! Думаешь, ты все понимаешь? Милая! Я больше тебя понимаю! А что делать? Выхода уже не было. Железные времена. Я тогда такую частушку сочинил: