Надежда Нелидова - Женщина в жутких розочках

В коридоре Риту обступили выведенные нянькой, тихие, изолированные от мира, как преступники, дети. «Мама пришла!» – говорили десять пар детских глаз.

В нескольких метрах за бетонной стеной шла мирная жизнь: ни тебе взрывов, ни обстрелов и дымящихся воронок, ни гор трупов. Работали магазины, бегали автобусы, играли дети, невозмутимо ходили, ели и спали взрослые люди.

И это был никакой не триллер и не ужастик с канала ТВ-3. Потому-то от обыденности происходящего стыла кровь в жилах, ледяней, чем от самого страшного триллера и ужастика.

Ничего бы у Риты не получилось, если бы не её старая знакомая из отдела опеки. И даже несмотря на мощное покровительство, Рите пришлось преодолеть бог знает сколько препон.

В кабинетах на Риту, на её покачивающиеся, постукивающие пластмассовые цветы тоже смотрели намётанным женским глазом и тоже делали соответственные выводы. Потому что понятно же, что человек в здравом уме и ясной памяти на такой шаг не пойдёт. Но собранные справки подтверждали, что Рита не состояла, не привлекалась, не участвовала, не разделяла, приводам не подвергалась, сочувствовала и имела благоустроенное жильё с раздельным санузлом и подходящим метражом.

Рита поняла, что если будет выбирать ребёнка по внешним данным, то совершит предательство по отношению к остальным. Она просто зашла в указанную группу, зажмурилась и погладила чей-то вихорок. Открыла глаза.

Перед ней стояла крошечная чёрненькая девочка, абсолютно не похожая на Риту, с блестящими смородиновыми глазками. Она смотрела куда-то немножко мимо Риты косеньким взглядом. Это оказалась слабовидящая девочка Соня. По сопроводительным медицинским документам, она имела кучу побочных диагнозов с труднопроизносимыми названиями: начиная с буквы «А» и заканчивая буквой «Э».

Пара подружек навсегда потеряла Риту как сподвижницу по гимнастике тайцзинюань, по урокам фэн-шуя, по школе духовного усовершенствования или хотя бы в качестве диванного телекритика. Подружки досадовали и пытались открыть ей глаза. Рассказывали реальные ужасы-ужасы.

Вот недавно одна молодая пара удочерила крошку, души в ней не чаяла, особенно папа. Заболеет – ночами с рук не спускал своё сокровище, сопельки ей высасывал. А сокровище чуть на ножки встало… Пьянки-гулянки, ранние беременности, наркотики, кражи. Из дома перестали выпускать – пообещала дом поджечь. И подожгла – хорошо, успели потушить.

До последнего терпели, особенно папа. Решили отказаться от приёмной дочки – журналисты и детские омбудсмены налетели, срамили, срамили, на всю область ославили.

Молодой паре пришлось всё до нитки с себя продать: дом, дачу, машину – лишь бы от сокровища руками-ногами отбиться. Сами с нищенской сумой вырвались и уехали куда-то на край света подальше от срама. Рады – не рады, что хоть живы остались. Вот!

Пара подружек настойчиво внушала подобные мысли – Рита гнала мысли от себя. Они вбивали подозрения в её сознание – она выдёргивала их, как гвозди. Ловила на себе косенький строгий, старчески умный взгляд девочки. Сонечка видела Ритины метания. Рита чувствовала себя нашкодившей девчонкой.

Потом стало не до рефлексий. Некогда. В первые недели Сонечка целыми днями сидела как роботик, там, куда посадят. («Тебя надули! – догадалась пара подружек. – Она слепоглухонемая!») Действительно, девочка не предпринимала ни малейшей попытки не то что встать, а даже поменять позу, пошевелиться. Бессмысленно держала в ручке куклу, потупив глазки в пол. Из открытого ротика тонкой стеклянной нитью стекала слюнка, она её не вытирала.

«Олигофренка! – дула в уши пара подружек. – Мало диагнозов, так ещё и олигофрения».

Только через месяц Сонечка начала оживать, оттаивать. Рита поняла: в казённых заведениях маленькие дети замирают, как бы впадают в анабиоз. Это у них такая защитная реакция, чтобы выжить. В природе детёныши, потерявшие мать, тоже ведь в первое время благоразумно распластываются по земле и не дышат, пытаются слиться с окружающей враждебной средой. Включается инстинкт самосохранения.

Через месяц Сонечка осмелела настолько, что позволила себе заплакать: робко, осторожно, абсолютно беззвучно. Великий ледниковый период отступал. Толщи льда внутри неё начали растапливаться, она оттаивала в прямом смысле – водичкой через глаза, через носик и даже немножко через уши.

Там, где она жила, на плач никогда не обращали внимания. Взрослые тёти в это время оживлённо разговаривали, смеялись, сплетничали, обсуждали свои дела. Детский плач был рабочим фоном, слегка досадным, но за вредность здесь приплачивали.