Дмитрий Притула - Факел (книга рассказов)

Или вот пойдет в парк — силы еще позволяли, — сколько-нибудь ягодок насобирает и, встречая жену, протянет ей, нет, ты скушай ягодки прямо сейчас — это ведь живые витамины.

Да, а жили в ту пору не бедно, а вот именно нище: сын все никак не мог определиться с постоянной работой, то у него есть заработок, то вовсе ничего, Альбина зарабатывала копеечки, и это понятно, если «ящик» закрытый и целиком на шее государства, и оно никак не может решить, разогнать этот «ящик» или еще маленько подержать, значит, платили копеечки, да еще по два-три месяца их задерживали; а уж какая была пенсия у Геннадия Алексеевича, это и говорить нечего, правда, платили ее почти в срок, если и задерживали, то на пару недель.

Ну, это что? Когда денежек хватает только на квартплату и простейшие продукты? Это нищета.

Причем Геннадий Алексеевич так был устроен, что во всем винил себя, это он виноват, что его голова и руки устроены таким манером, что он не сумел перебежать на другие рельсы и остался лежать на старых, на тех как раз, по которым мчится электричка новой жизни. К тому же безвозвратно заболел и тем самым подвел жену и сына.

Да, а болезнь между тем развивалась в положенную ей сторону, и помаленьку и сам Геннадий Алекеевич начал понимать: он — не жилец. Силы утекали, словно бы кто-то приоткрыл крантик его жизни.

Всего более мучило Геннадия Алексеевича, что делать его любимой жене, когда через крантик перетекут последние силы мужа? Нет, что ей делать не через год или два, а буквально на следующий день. Если иметь в виду не горе, но исключительно нищету.

Конечно, на простой гроб и прочее что-то даст государство, но этого мало. Что-то подкинут на прошлой его работе, но и этого мало. Ведь стартовая-то площадка — нищета. То есть никак нельзя помирать. Нет, бедно или даже нище жить можно, а вот помирать никак нельзя. Конечно, Альбина похоронить его похоронит, наберет денег в долг, но как, интересно знать, она отдавать будет.

Каково ему было от такого понимания, можно только догадываться. Человек же. Но Альбине не раз говорил, мол, ты не бойся, я своей смертью тебя не затрудню. Альбина, понятно, сердилась и обрывала его, он тоже сердился: нет-нет, я не смог обеспечить твою жизнь, и это только моя вина, так хоть своей смертью я тебя не затрудню.

С другой стороны, мало ли что один человек говорит другому?

Как Геннадий Алексеевич все рассчитал, сказать невозможно, он ведь своими планами ни с кем, понятно, не делился.

Словом, так. Вон сколько людей исчезает каждый день. Ушел человек из дома и не вернулся. Как на войне, пропал без вести. Сейчас, правда, не война, а жизнь. Вернее, война жизни.

Ну да, он исчезает, как на войне, и жене любимой не нужно его хоронить. Хоть под занавес он ей малость жизнь облегчит.

Рассчитывал, видать, так: пока силы позволяют, он уходит в лес, поливает себя бензином и сгорает до головешки. Со временем находят бесхозный, без документов труп, опознать головешку невозможно, ее хоронят за казенный счет, а Геннадий Алексеевич поджидает любимую жену на небушке, и вот там он извинится, что лишил Альбину возможности ходить на могилку мужа и там всплакнуть.

Но просчитался. Видать, не ожидал, какой будет боль.

…По шоссе ехала милицейская машина. Была осень, ранние сумерки, и вдруг милиционеры увидели, как из леса выскочил, а затем побежал навстречу машине полыхающий факел.

Участковый Васильев узнал в этом факеле мужчину из соседнего дома. Его отвезли в больницу, и через день Геннадий Алексеевич умер.

Альбина успела попрощаться со своим мужем.