Тайлер же сидел на холодной каменной дорожке и мелко дрожал. Он, наверное, умирал. И последним, что он видел, был тот самый черный и красивый фрак. Фрак, который бы он с удовольствием надел на одном из лучших своих концертов. Но триумфа в музыкальной карьере он больше не ждал. Он забросил оперу, забросил свои сочинения и репетиции. Только ресторан и порт. И ничего, что могло бы быть сомнительно, ничего, где можно было получить меньше обещанной суммы. И Тайлеру было больно осознавать, что ради денег он опустился до того, что забыл о своем «великом будущем», что и говорить он скучал даже по дирижеру Лэсли! Он искренне жалел себя и свое эго, от которого остались лишь крохотные кусочки. Пришлось забыть о тщеславии, о собственных желаниях и амбициях. Он хотел, чтобы амбиции были у Карли, чтобы он мог позволить ангелу взлететь. И жить.
На работу Тайлер пришел с опозданием. Он никогда не ездил на трамвае до «Белого Лебедя». Знал ведь, что уснет если не в сиденье, то просто стоя. Томас, конечно же, отчитал Блэйка, но, глядя на его состояние в последнее время (или в глаза Альберта, что стоял за спиной Тайлера), все же не стал выписывать ему штраф за это.
Тайлер подошел к Альберту, который уже сидел за своим инструментом и ждал его, наигрывая какую-то тихую мелодию. Совсем некрасивую и не завораживающую, не захватывающую дух. Улам оторвался от клавиш и поднял взгляд на лучшего друга.
– Тайлер, мой друг, что с тобой?
Блэйк испуганными и сонными от усталости глазами поглядел на Альберта. Он не впервые слышал подобный вопрос от него, но в тот день у него совершенно не было сил задуматься: а что же с ним было не так?
– А ч-то… со… м-ной? – негромко и немного хрипло спросил Тайлер, надеясь, что Альберт сам отыщет ответ на свой же вопрос.
Альберт поднялся с места. Он обеспокоенно осмотрел своего друга и приложил тыльную сторону ладони ко лбу Блэйка, однако тут же убрал ее.
– Дай угадаю, ты снова сегодня не спал? – спросил Улам.
– С-спал, – честно признался Тайлер, – час.
– Я еще поговорю с тобой, – серьезно сказал Альберт, будто бы отец, ребенок которого упал в лужу лишь от того, что сам без разрешения полез в нее. – А сейчас давай, работать. Если вдруг что, то клади скрипку. Мне еще не хватало, чтобы ты помер прямо на рабочем место.
Тайлер судорожно вздохнул. Он был не против. Он был не против даже умереть!
Блэйк достал скрипку из футляра и, заняв свое законное место рядом с Альбертом, кивнув ему и получив ответный кивок, подставил инструмент под подбородок и принялся за игру.
И это была самая худшая игра, какую только мог припомнить себе Тайлер. Это было его самое ужасное фиаско, которое он бы не смог себе простить никогда, если бы находился в тот день в здравом уме. Смычок то и дело норовил выпасть из рук музыканта, ноты порой выходили ужасно фальшиво, из-за чего некоторые посетители ресторана нехорошо косились на мужчину. Однако Тайлер старался не обращать на них внимания, хотя и вздрагивал то и дело, когда ловил на себе чей-то взгляд. Ему было плохо. И дело было не только в ужасной музыке, но и в ужасной жизни. В его ужасной матери, в ужасном образовании, в ужасной болезни сестры и в его проклятом таланте. Он бы отдал все, лишь бы не иметь его, а иметь хорошее образование и работу.
Обычно все воспринимали музыку в ресторане за должное. Люди в «Белом Лебеде» привыкли к тому, что музыкант играет для них, а начальство платит ему за это деньги. Они привыкли к этой высшей атмосфере, где музыка просто не может быть фальшивой, кажется, они даже и предположить не могли, что музыкант, скрипач – это в точности такой же человек, как и они сами. С такими же заботами, болью и усталостью. А может быть даже с большими болью и усталостью. Интересно, они вообще догадывались, что далеко не весь мир крутится вокруг них?
Блэйка порой действительно волновал этот вопрос. Он ведь такой же, как и они. Так почему же они видят в нем исключительно машину, создающую музыку? А если им нужна была машина, то почему же они не могли просто поставить в ресторане граммофон? И этими вопросами Тайлер задавался, играя в тот день на скрипке в ресторане и вроде как пытаясь погрузится в свою личную угнетающую и жуткую эйфорию. Тайлер играл на скрипке, чуть прикрыв глаза, чтобы не отвлекаться от своей фальшивой музыки. И каждый раз, когда он хотя бы мельком поглядывал в сторону людей в ресторане, в глазах начинало все расплываться от усталости. Он начинал расслаблять руку, от чего смычок неуклюже соскользал со струн, издавая самые невообразимые звук. Тайлер же медленно умирал. Медленно покидал этот мир, но он искренне хотел доиграть этот маленький реквием по свою душу.
Читать дальше