Виктор Федоров - Весенний ветер

— Не надо, Гриша… — жадно хватая открытым ртом воздух, Полдышев умолк. Затем Кисляков услышал его слабый шепот: — Дома побывать не удалось. Жаль… Гриша, будешь в городе — к моим зайди… Ты знаешь, где они живут?.. Там у меня… в вещевом мешке… Передай… — Полдышев хотел еще что-то сказать, но силы оставили его. Он резко откинул голову на снег и затих.

— Федя! — закричал Кисляков и встряхнул товарища за плечи. — Федя!.. Ты сам поедешь… Слышишь? Все кончится хорошо. Поедешь…

Но Полдышев молчал. Его продолговатое лицо еще больше вытянулось, крупный нос побелел. Посиневшие губы были приоткрыты, обнажив крепкие зубы.

Только теперь Кисляков почувствовал, что его бьет озноб. Он поднялся во весь рост, сжал ложе автомата. На сердце было такое ощущение, будто по нему провели раскаленным железом.

— А, гады! — закричал он и бросился к вражеским траншеям, где уже мелькали маскхалаты бойцов второго батальона, трещали автоматные очереди и разрывы гранат сотрясали землю.

В роту старшего лейтенанта Таркасова я прибыл вечером. Она занимала траншеи на небольшой высотке. Здесь когда-то был лес, но артиллерийский обстрел уничтожил деревья. Теперь на этом месте обгорелые пни торчали над изрытой землей, как надмогильные памятники. С высотки хорошо просматривалась неглубокая лощина и в полутора километрах от нее — полустанок Митрошкино. Дальше за полустанком — узкая речушка. Возле Митрошкино проходила позиция фашистов. На переднем крае было спокойно, но еще в штабе полка я слышал, что части Ленинградского фронта готовятся к наступлению. Когда оно начнется, точно никто не знал.

Рота Таркасова считалась в полку лучшей, и редактор газеты поручил мне написать очерк об одном из солдат. Это было мое первое задание. Мне очень хотелось выполнить его как можно лучше, и я решил подобрать, как говорили в редакции, материал «броский», подыскать человека с интересной биографией.

Таркасов — рослый, атлетического сложения украинец — встретил меня без особого восторга. По его воспаленным глазам и осунувшемуся, обветренному лицу я понял, что старший лейтенант очень устал. Выслушав меня, он кратко сказал:

— Пишите.

— А вы не подскажете, кто заслуживает, чтобы о нем рассказала газета?

— Они все заслуживают этого, — ответил Таркасов.

Меня такой ответ обескуражил.

— Неужели трудно назвать, кто, на ваш взгляд, наиболее интересен? — с обидой спросил я. — В биографии есть такое…

Таркасов перебил меня резко и бесцеремонно:

— Вы, товарищ младший лейтенант, поживите у нас денька два, а то и недельку. У каждого за плечами минимум семнадцать лет. — Он помолчал и задумчиво заключил: — Семнадцать лет в наше время — это уже биография.

Я понял, что сейчас от Таркасова ничего не добьюсь. Время было позднее. Люди готовились отдыхать. И я уже вторые сутки не спал, поэтому решил заночевать в роте, а утром поговорить с солдатами, с командирами взводов и от них узнать то, чего не мог или не хотел рассказать мне Таркасов.

— Я остаюсь. Где можно заночевать?

Воспаленные глаза старшего лейтенанта подобрели.

— Можете остаться у меня. — Он окинул взглядом маленькую землянку с узкими нарами, с двумя ящиками вместо табуреток. — Места хватит.

У меня почему-то уже не было большой охоты оставаться с Таркасовым, и я попросил:

— Может, где во взводе есть место?

Таркасов подумал, потом сказал:

— Во взводе лейтенанта Додонова должно быть место. Во втором отделении…

Пройдя по грязным после дождя траншеям, я не без труда отыскал землянку взвода Додонова.

То, что я увидел, когда отвернул байковое одеяло, заменявшее дверь, наверное, только по привычке называли землянкой. Это была нора, в которой с трудом можно было разместить не более шести-семи человек. В ней дрожал, будто от холода, крохотный огонек плошки, что стояла на ящике из-под консервов. На другом ящике сидел солдат, накинув на плечи шинель, он чистил трофейный автомат.

Солдат поднялся мне навстречу, ответил на мое приветствие, и, когда я назвал свою фамилию, по-мальчишески отозвался:

— Толя.

Я невольно улыбнулся.

— Старший лейтенант прислал? Располагайтесь. — Толя кивнул круглой, как арбуз, стриженой головой: — Вон места сколько.

Тут только я заметил, что вдоль левой стены на земляном полу были настланы ветки, сверху присыпанные прошлогодней листвой. Я снял шинель, бросил ее на листья и прилег.

— Курить у вас можно?