Руслан Омаров - В тени капустного листа [рассказы]

Дед ронял голову в галантном поклоне и скалился:

— Chère Madame, vous ne vous souvenez pas de moi? [7] Вы не помните меня, сударыня? (фр.)

— Кто тебя, начальник, забудет, — суеверно отшатывалась от него старая октябристка, — тот ночью в абвере погаснет [8] Абвер (жарг.) — оперчасть в местах лишения свободы; погаснуть (жарг.) — быть жестоко избитым, замученным до смерти. и солнца не увидит…

— Très bien… [9] Прекрасно… (фр.) —довольно подмигивал дед и уходил с торжественным боем часов, отмечавших полдень.

— Надежда Пална, — возмущался я, — почему же вы просто не дадите ему по морде?!

— Не будем об этом… — строго отвечала она. — На чем мы вчера остановились? «Le Loup et l’Agneau» [10] «Волк и ягненок» (фр.), басня Ж. де Лафонтена, известная в пересказе И. А. Крылова. ! Итак…

Я покорно вздыхал:

— «La raison du plus fort est toujours la meilleure…» [11] «У сильного всегда бессильный виноват…», букв.: «Прав тот, кто сильнее» (фр.).

Посередине урока математики Оскар Янович угощал меня гренками с повидлом.

Сперва он дожидался, пока я — в иконописной скорби — не извлеку наконец корни какого-нибудь простенького полинома. Затем протягивал над столом длинную руку и указательным пальцем подкидывал обложку моей тетради. Тетрадка захлопывалась. Посмеиваясь и посматривая на меня, Оскар Янович проворно собирал в стопку желтый задачник Сканави и справочники. Очки он сбрасывал на кончик носа и, встав из кресла, становился похожим на долговязую птицу. Тень его дважды ломалась, падая на книжную полку за спиной и часовой циферблат. Усы топорщились.

— Теперь у пана есть пара минут, — сообщалось мне, — чтобы привести в порядок прическу. Слишком заметный след оставило на ней последнее интеллектуальное усилие… Несомненно отчаянное, но, увы, бесплодное.

Вслед за этим Оскар Янович уходил из комнаты, величественный и всемогущий, словно шахматный ферзь, оставляя меня в растерянном одиночестве.

Так произошло и сейчас.

— Почему снова «бесплодное»? — вздохнул я.

— Потому что это уравнение вещественных корней не имеет, — донеслось из крошечной кухни, где булка уже тонула во взбитом яйце и трещала накаленная просторная сковорода. — Для чего, скажите, мы только что обсуждали теорему Безу и линейные множители? Но гды ще чловек спешы…

— …то ще дьябол цеше [12] Когда человек спешит, дьявол радуется (польск.). , — послушно отозвался я, потому что за целое лето успел выучить этот приговор наизусть. — Оскар Янович, а можно я Честертона пока почитаю?

— Зачем пан спрашивает, если, я уверен, он давно сидит с книгой на подоконнике? Но умоляю, осторожнее с капустой!

В глиняном горшке у Оскара Яновича росла декоративная капуста хрупкого кораллового цвета, которую он надеялся высадить в осеннюю клумбу. Я пощекотал капустный лист. Он был шелковист и упруг, и целое семейство таких же раскинулось для солнечной ванны посреди живой изумрудной тарелки. Они напоминали лотос. Моей ладони было тепло в их тени рядом с полуоткрытой в сад оконной створкой.

Луч света проникал в хозяйскую комнату вкрадчиво, будто в часовню, и я хорошо понимал почему. Все здесь подчинялось какой-то загадочной и строгой торжественности: готический геометризм кресельной спинки, упорядоченность книжных томов, глянец начищенных половиц и белизна вышитой салфетки, украшавшей секретер. Даже охотничья сцена на старом холсте хотя и встречала зрителя пестротой костюмов и барочной беззаботностью поз, но постепенно увлекала в столь правильную и симметричную перспективу, что хотелось заглянуть за подрамник и убедиться, не прячется ли там пара хитрых зеркал. Однако я знал, что никаких зеркал с изнанки нет. Этот холст, семейную ценность, привезли Оскару Яновичу мы с отцом, когда по случаю навещали его девяностолетнюю сестру в Познани. Самого Оскара Яновича за границу отчего-то не выпускали.

— Как поживает отец Браун? — спросил он, вернувшись в комнату с подносом в руках, и я соскочил с подоконника, чтобы помочь.

— Про отца Брауна я уже прочел. Здесь о Хорне Фишере, но всего шесть рассказов. Сплошная политика.

— Вот как? Значит, Уайтхолл, клубы в Ковент-Гарден и тихие пикники в Кенсингтоне. Неужели там все-таки что-то происходит?

— Корни заговора тянутся на самый верх! — отчитался я.

— Когда нечто подобное случается с корнями, — добродушно заметил Оскар Янович, погладив фарфоровый чайник, — есть повод задуматься, не так ли? Советую тебе еще «Человека, который был Четвергом». Кстати, о корнях! Когда, скажите на милость, пан перестанет витать в облаках? В наказание он мне докажет, что в каждый треугольник можно вписать окружность, и притом только одну.