Руслан Омаров - В тени капустного листа [рассказы]

Не зная, что добавить от себя к этому таинству причастия, я вскинул ко лбу развернутую ладонь — в несмелом салюте. Дима кивнул, как будто ждал именно этого.

— А теперь, Омаров, — позвал он меня, — пойдем ставить твою шведскую палатку.

Двоюродный мой дед был черный колдун и философ, во время оно насадивший в Средней Азии целый лес человеческих костей. Насытившись и выйдя в золотозвездную отставку, он посвятил себя комментариям к Апулеевым «Метаморфозам», надеясь, вероятно, стяжать лавры Джона Ди [4] Джон Ди (1527–1608) — английский ученый, изобретатель, герметист, астролог и каббалист, известный также своими исследованиями трудов античных авторов. . Между прочим, из-за своего увлечения герметизмом он слыл среди искушенных генералов МГБ столь безобидным чудаком, что мало кто обратил внимание, с каким балетным изяществом он предал сначала абакумовцев игнатьевцам, затем игнатьевцев — Берии, а после Берию и Кобулова — Хрущеву. Помимо точного аппаратного чутья он также обладал особнячком с обширной библиотекой, коллекцией бриллиантовых орденов и в свои восемьдесят лет легко говорил на трех языках и музицировал на флейте. Никто в нашей семье его не любил, а привратник (хоть и сдирал почтительно с головы кепку) трижды плевал через левое плечо, когда отворял для него калитку.

Однако дед частенько наведывался к нам в гости. Стуча палкой, он входил ко мне в комнату, зубасто улыбался и вручал мне всякие мрачные диковинки: то обломок спутника со следами клыков, то мятую серебряную пулю — память о коллективизации, то пергамент с татуированной звездой из кожи какого-то командарма. Дед обожал меня, потому что родных внуков у него не было. Да и детей, мне кажется, тоже… Все эти странные артефакты, чтобы его не обидеть, я брал, но складывал в глухой ящик и тщательно запирал на замок. Затем дед усаживался в кресло и начинал рассказывать о способах превращения человека в осла. Этих трансмутаций, внимательно читая Апулея, он вычислил великое множество. К самым простым и массовым он относил лишение человека языка.

— Как это? — содрогался я. — Отрезать всем языки?!

— Ну что ты, дурашка… — гладил он меня по голове железными пальцами и смеялся так добродушно, что всякий мальчик бы догадался: случалось в его лубянской практике и такое. — D’une autre manière, mon confiant fils… [5] Другим способом, мой доверчивый мальчик… (фр.)

И он пояснял, каким именно «другим» способом это достигается.

Руководствуясь постулатами марксистского учения о лингвистике, дед, вслед за Корифеем Всех Наук, считал, что речь — основа сознания. Трудно сказать, разделял ли дед еретические мысли Марра [6] Марр Н. Я. (1864–1934) — российский и советский востоковед и кавказовед, создатель одиозной «яфетической теории», в которой он пренебрегал генетическим родством языков, выдвигая на первое место их «социально-классовую общность». о классовом протоязыке и «трудовых выкриках» или отрекся от них после мудрой статьи товарища Сталина, но выступал он явно с позиции диалектического синтеза. Если, говорил дед, человеку дать язык примитивный и безыскусный, с минимумом синтаксиса и морфологии, то человек становится послушен простым выразительным приказам. А если еще и грамотно перепутать семантику, то управлять им будет и вовсе детской забавой. Хорошо подходят для этого вида колдовства всевозможные хтонические арго, вроде блатной фени. В годы Великого Строительства — млея, вспоминал он Беломорканал — 58-ю статью в бараках нарочно смешивали с уголовниками, соблюдая точнейшие алхимические пропорции. Перекованная советская интеллигенция намертво пропитывалась жаргоном рабов и преступников и — на манер раковой опухоли — заражала им собственное представление о мире на многие поколения вперед. Основа подземного языка — безысходность и фатализм вечного заключенного! В результате все, что относилось к свободе воли, подменялось блистательной нижепоясной софистикой, убедительной в своей глумливости.

Этим некромантским подвигом дед гордился особенно, изучая современное население империи и находя в самых просвещенных ее представителях родовые признаки рабства и недоверия друг к другу, которые ему удалось встроить в коллективное бессознательное. Думаю, что обновленный мир, населенный покорными кадаврами, из всех своих подарков мне он считал самым ценным…

Захлопнув книгу памяти, дед, скрипя суставами, поднимался из кресла. В это время такая же старушка, ровесница века, приходила в наш дом, чтобы заниматься со мной французским. Давно изуродованными пальцами правой руки она сжимала томик Лафонтена или Беранже.