Сергей Могилевцев - Сокровища Аю-Дага [крымские легенды]

И земля заключила с людьми этот страшный завет, терпеливо год за годом и столетие за столетием принимая в себя их мертвецов, и позволяя выкапывать в себе глубокие и скорбые могилы, которые со временем зарастали травой забвения. Шли годы, проходили тысячелетия, род людской размножился на земле чрезвычайно, покрыв ее от одного края и до другого, возводя на ней прекрасные города с храмами, дворцами и разного рода жилищами. И точно так же чрезвычайно распространилось на земле зло, убийства и войны, пришли на землю голод и страшные болезни, которые выкашивали на ней людей миллионами, и заполняли ее скорбными и бесчисленными кладбищами, счет которым давно уже был потерян. Нет, кажется, на земле места, где хотя бы однажды не хоронили кого-нибудь, и очень часто прекрасные и цветущие города стоят на месте забытых кладбищ, а дома людей устраиваются на фундаментах заброшенных склепов. Давно уже забыли люди, увлеченные новыми идеями и новыми проектами, о своем страшном завете с землей, но земля все помнит, и ведет скрупулезный подсчет каждой своей пяди, зная, что пядей этих осталось совсем немного, и когда не будет больше на ней места, где хотя бы один раз не копали могилу, и не хоронили кого-нибудь, она откроет все свои тайны и мрачные кладовые, и возвратит людям кости всех их дорогих мертвецов. Ибо каждый мертвец, хотя бы кому-нибудь, хотя бы раз в жизни, но был дорог. Тогда не смогут больше люди жить на земле, ибо некуда будет ступить из-за обилия черепов и костей, которые вдруг, в одночасье, в одно мгновение, появятся из-под земли, и возопят люди, простирая руки к небу, и умоляя Господа Бога убить их, ибо жить в бесконечном склепе размером с землю станет им невыносимо. И воскресит Господь Бог всех когда-либо умерших, восставших ныне из-под земли, и будет судить вместе с живыми, и воздаст каждому по делам их. И воздаяние это назовется Страшным Судом, который придет, когда закончится долготерпение земли, и завет между ней и человеком утратит свою силу.

Не просто так появился Иван-Дурак в русских селеньях, а были на то свои особые причины. Как-то, лет примерно триста, а может быть и побольше, назад, сидел в шинке на самом краю русской земли беглый крестьянин по прозвищу Ивашка Босой. Был он балагур, сплетник и бабник, был много раз бит своим барином, много раз убегал от него, но потом или сам возвращался назад, или его ловили, и приводили насильно к хозяину. Да и хозяин у Ивашки Босого, надо прямо сказать, был вроде него самого: тоже самодур, сплетник и бабник, и тоже надоел соседям своим не меньше, чем ему самому и остальным крепостным беглый крестьянин. Видимо, оттого, что чувствовал барин Ивашки Босого некое сходство со своим непутевым холопом, он и не наказывал его за побеги особо строго. Так, посерчает немного, покричит, постучит ногами, посечет на конюшне в назидание другим, а потом нальет чарку водки, и отпустит беднягу на все четыре стороны. А бывало, что и не одну стопку водки нальет, а даже две, или три, и целый вечер сидит с ним на крыльце барского дома, и поет грустные песни, отчего крестьяне только головою качают, да говорят, крутя пальцами около лба:

— Был у нас один скоморох, а теперь стало два, и какой из них двоих больше на припадочного похож, неизвестно.

Это они оттого так говорили, что не знали еще, какое прозвище будет вскоре у Ивана Босого и его друга-барина, которого, кстати, тоже звали Иваном. Не простым, а Федоровичем, но ведь на то он и барин, чтобы его по имени, по отчеству величать.

Итак, значит, сидел в шинке на самом краю русской земли беглый холоп Ивашка Босой, в который уже раз сбежавший от своего Ивана Федоровича. Сидел, и от нечего делать пел песни, потому что на водку денег у него не было, а выпить, как все, очевидно, догадываются, ему хотелось до смерти. И так он расположил к себе сердце сурового шинкаря, который никому за просто так водки не наливал, и оттого имел потайную кубышку, набитую и медью, и серебром, и кое-чем даже получше, а также красавицу-дочку и сварливую мегеру-жену, — так он расположил к себе сердце прижимистого шинкаря, что тот, не утерпев, подошел к нему с огромной бутылью в руках, и налил беглому полный стакан.

— Что, солдатик, нелегко тебе скитаться от одного селения до другого без копейки в кармане да в одежке, которая давно протерлась до дыр? — спросил он у Ивашки Босого.

— Да нет, — ответил Ивашка, — нам, бедовым, везде хорошо, что в родной деревне у барина на крылечке, что в скитаньях по родной Руси-матушке. Такой уж мы бедовый народ, дорогой ты мой человек! — сказал, и выпил полный стакан, налитый жалостливым шинкарем, а потом опять песню запел.