Николай Бунин: Старый знакомый

– А ехать далеко?

– Не, не горазде далече! Я бы еще вечор на своей поспел, да, признаться, притомилась за дорогу, бросил в Варгольском селе, да уж так кой с кем сюда и Добежал…

Я, должно быть, невольно поморщился при этих сведениях о расстоянии, потому что внимательно следивший за моим выражением мужик очень уж заискивающим тоном поспешил прибавить:

– Да уж я доведу до места вашу честь – абы только поезжай!.. Низко просят, вочень кланяются, – закончил он свое посольство.

Из дальнейших вопросов и ответов, последовавших с обеих сторон, я мог уразуметь только одно, что какие-то господа Из местных жителей соседней губернии пограничного уезда непременно желают, чтобы я участвовал в их охоте на медведя, и при этом выходило как-то так, что без меня и самая охота у них состояться не может. Но кто именно были эти господа, я все-таки не добился, хотя и узнал, что главным образом орудует в этом деле неизвестный мне, но якобы хорошо знающий меня Иван Тимофеич, по-видимому, весьма важное лицо, состоящее в должности главного волостного писаря очень большой волости, откуда, собственно, им и был командирован этот посланный за мною.

Но все эти обстоятельства не так озадачивали меня, как дальность расстояния, выразившаяся в многозначительном «негоразд», ибо этот «негоразд» в настоящем случае тянулся наверняка на двести верст…

Однако, несмотря на это, любезное приглашение незнакомых мне людей показалось для меня настолько лестным, а главное, моя собственная страсть к шатанью была в ту пору настолько сильна, что результатом всего воспоследовало мое не менее любезное соглашение. Спустя несколько часов мы вместе с посланцем и милой лайкой Жучком, поступившим ко мне в услужение от друга Нестора, поспешно катили на паре почтовых по большой О…..ой дороге.

На здешних почтовых станциях нередко случается встречать лошадей с замечательно резвой побежкой, напоминающих по виду лошадей, известных под именем шведок; искалеченные от непосильного труда и значительно измельчавшие от постоянной бескормицы, они все-таки легко везут путника верст по пятнадцати в час по здешним дорогам, благодаря этому езда здесь, невзирая на стужу и подчас непогодь, иногда имеет свою прелесть. Обыкновенно только при выезде со станции «гусевая» запряжка лошадей немного осложняет дело тем, что передняя лошаденка, почти всякая, неохотно покидая свое стойло, непременно пробует сунуться то в одни, то в другие ворота соседних дворов, где ее встречают с боков выразительные крики ямщиков, а сзади вместе со зловещим свистом длинного кнута гремит грозный голос самого хозяина: «Ку-у-да ты, животина?!» В силу этого наконец животина, волей-неволей, выметывается на надлежащую дорогу, и тут, как бы стакнувшись заодно с коренником, вдруг оба разом подхватывают в полный карьер версты на две, на три, а иногда и более до тех пор, пока бесчеловечно передернутый коренник устанавливается на крупную размашистую рысь, а уносная – на широкий спорый галоп, которыми и продолжают оба отчеканивать уже во всю остальную часть дороги. Хорошая это и веселая езда!.. Не успеешь порядком вдуматься во что-нибудь, как уже тебя подкатят к фонарным столбам следующей станции. «Вот и добежали!..» – говорит вам весь белый, запушенный морозом ямщик, бойко спрыгивая со своего сиденья на облучке. И тут как-то даже неохотно вылезаешь из саней и из-под сугробов заметавшего тебя снега и всегда невольно обернешься посмотреть, как стоят эти животинки, словно курящиеся в густом дыму от собственного Пота: широкий коренник, задравши на бок кудлатую голову, ухищряется стереть об оглоблю ледяную сосульку, образовавшуюся под его ноздрями, а понурившаяся до земли уносная жадно скребет у крыльца дорогу, доставая зубами обледенелый утоптанный снег.

А вид здешних лесов зимою чего стоит?!. Конечно, кто долго жил или много ездил по снежному пути нашего севера, тому не в диковинку его зимние красы. Но кто никогда не видал этих громадных лесных пространств с вечно зеленеющими иглами под густым инеем 20°-ного мороза, тот не может вообразить себе всей прелести этой, подчас Дивной и постоянно своеобразной красоты.

После двухчасовой езды мы подъехали к станции того села, где накануне была оставлена притомившаяся лошадь моего проводника, и порешили с ним на том, что отсюда, сколько будет можно, он поедет на своей, а потом опять оставит лошадь и пересядет ко мне уже до конца дороги.

Пока ладилась запряжка лошадей в мои сани, сидя под окном почтовой станции, я видел, как мой спутник, вывернувшись из ворот соседнего двора на своей буренькой лошаденке в длинных пошевнях, крупной рысью прокатил околицей вперед по нашей дороге. Скоро и мне запрягли лошадей. Место проводника, сидевшего со мною, заменила моя лайка; соскучившись во всю дорогу лежать в ногах под одеялом, Жучок с радостью выбрался на свободу и, торжественно поместившись рядом со мною, преважно водил носом по сторонам и молча скалил зубы на своих собратьев, отчаянным брехом провожавших нас по деревне.