Кроме рассказов учителя и корчмаря, в Чечевицыне, даже во всей Украине славился Петербург своими сердитыми и страшными панами, так же как в Петербурге славится Украина своими арбузами, Черкасск быками и Крым баранами. Ясно, что всякая почва, всякий климат производят один исключительный продукт: Украина – большие вкусные арбузы, Черкасск – откормленных быков, пригоняемых в Петербург на съедение, Петербург – тоненьких и страшных панов, приезжающих в Украину для откормления.
Неизвестно, чему и как учился Терентий Якимович в чечевицынской школе. Достигнув двадцатилетнего возраста, он вышел из нее, то есть перестал ходить в нее, потому что надобно было, наконец, сделать решительный выбор между ею и Хаею, еврейкою, которая между тем лишилась своего Мошки, без вести пропавшего в одну из поездок для провоза контрабанды. В то же время он, с родительского благословения, задумал определиться в службу на хорошее место по штатским делам.
Но где штатские дела, где хорошие места, достойные Терентия Якимовича? В Чечевицыне штатские дела были весьма не обширны, а хороших мест, в том смысле как он понимал их, вовсе не было. «В Петербург! – подумал Терентий Якимович. – Мое место там!»
Невелики были дорожные сборы его. Купив на ярмарке небольшой выкрашенный разноцветными яркими красками сундук, он уложил в него свой уездный гардероб, несколько банок домашнего варенья и толстую тетрадь под названием «Таинственная книга», где были записаны несчастливые дни, в которые ничего важного начинать не должно, множество важных изречений малороссийских мудрецов, заклинания или заговоры против двенадцати лихорадок и другие полезные предметы. Этот сундук был поставлен в национальный еврейский экипаж, называемый чертопхайкою, нанятый вместе с владельцем его Ицкою за пятьдесят рублей. Важнейшее лицо чечевицынской аристократии, капитан-исправник, дал Терентию Якимовичу рекомендательное письмо к своему старинному приятелю пану Халяве, занимавшему в Петербурге, как слух носился, важное место квартального поручика, а нежные родители, продав одну ревижскую душу, благословили его вырученными деньгами. Потом Терентий Якимович, простясь с родными и знакомцами, напутствуемый искренними и лицемерными желаниями, сел в чертопхайку; жид поместился на козлах; ясное украинское солнце скрылось в облаках; брызнул мелкий дождь, – и клячи медленно потащили в столичный город Санкт-Петербург сто тысяч первого и все еще не последнего искателя хороших мест и штатской службы.
Долго, почти два месяца ехал Терентий Якимович в своей чертопхайке; насмотрелся по дороге таких чудес, о которых ни бывший учитель, ни приятель корчмарь не говорили ему; наконец прибыл он в Петербург.
Рассчитавшись с жидом и наняв себе квартиру – небольшую комнатку на чердаке дома в Садовой, он принялся отыскивать своего будущего покровителя, квартального поручика, и имел первую неприятность не найти его ни в наличности, ни в списках управы благочиния; он узнал только, что когда-то служил при полиции какой-то Халява, который за чрезмерное употребление спиртных напитков и за склонность к азарту выгнан из службы, после чего долгое время упражнялся в писании ябед, за которые отдан под суд, под коим и умер, с отчаяния ли или от перепоя – неизвестно.
После этой неудачи пан Лубковский стал ходить с утра до вечера по всему Петербургу в чаянии найти хорошее место; но, употребив на это хождение целый месяц, он с глубоким прискорбием удостоверился в горьком обстоятельстве, неожиданном и не принятом в расчет при выезде из Чечевицына, что все хорошие места уже заняты и остается только небольшое количество разных мест, для занятия которых есть, впрочем, до десяти кандидатов на каждое…
Между тем родительское благословение, полученное Терентием Якимовичем на дорогу, истощалось; понятия его о петербургской жизни, о хороших и разных местах прояснились. Он призадумался о том, что может выйти, если ему не удастся получить должности – уже не губернатора, а только канцелярского чиновника.
«Говорят у нас в Чечевицыне, – думал он, – что в Петербурге хороших мест на весь свет достанет. Дурни! Петербург не один – их три: первый внизу, где живет народ торговый, мастеровой; другой в средине: это и есть настоящий Петербург, где все места – хорошие места; там родятся, делаются и оттуда на весь мир насылаются губернаторы; жить там, в средине, значит быть на хорошем месте, – и опять – иметь хорошее место – значит жить в средине Петербурга. Вся трудность в том, чтобы попасть в эту благодатную середину, а там уже только звезды лови да рубли собирай. Третий Петербург вверху, где я живу. Это уже то – да не то. Здесь живут тоже люди чиновные, благородные, но из этих чиновных и благородных от начала мира не было ни одного губернатора, на этих вершинах до самого света преставления не будет ни одного хорошего места!» Одна канцелярия сжалилась над ним и приняла его в чиновники, на пять целковых в месяц жалованья. Этих пяти целковых ему было бы достаточно в Чечевицыне даже для роскошной жизни, но в Петербурге их недоставало и на платеж за квартиру. Несколько месяцев Лубок терпеливо сносил свои нужды и лишения, в ожидании скорого получения хорошего места. Наконец он вынужден был послать в Чечевицын письмо следующего содержания:
Читать дальше