Как простых смертных.
То, что для индусского бога было «пятисотличием», в государственном человеке называется «оппортунизмом».
Что ж!
Оппортунизм – государственная система, как и всякая другая.
«Обвинять» в оппортунизме – в этом нет ничего обидного.
Оппортунистом был Леон Гамбетта. Excusez du peu!
Главой оппортунизма. Родоначальником оппортунистов.
Оппортунизму в наш век воздаются почти божеские почести.
Прошлым летом открывали памятник Гамбетте.
– Слово «оппортунизм» многими произносится, как обвинение. Но чем была спасена Франция после 1870 года, как не оппортунизмом? Кто её спас? Оппортунисты… Кто был вождём этих оппортунистов? Он назывался Леоном Гамбеттой, этот великий оппортунист! Оппортунизм – это мудрость!
Эти слова у подножия памятника «великому трибуну» принадлежат республиканцу, главе республиканского правительства, представителю самой передовой страны Европы, – г. Эмилю Лубе.
И характерно, что пели и хвалили и славили в Гамбетте не «великого трибуна», на «великого патриота», не «великого республиканца», – а именно:
– Великого оппортуниста!
И никому не было стыдно.
Ни за него ни за себя.
Таков уж, значит, век.
После этого быть оппортунистом ничуть не стыдно.
Не мешает только при этом быть Гамбеттой.
И надо спасти отечество.
Но возвратимся к нашему божественному балу.
«После всех радостей и несчастий, любви и ненависти приходит смерть. И дальше? Дальше? Ничего!» – как говорит Яго.
Нашёлся человек, – единственный, – который не захотел с ним танцевать, – фон Плеве.
Борьба.
И С. Ю. Витте похоронен по первому разряду.
Председатель совета или комитета, – но который, всё равно, никогда не собирается.
– И дальше?
– Дальше? Ничего!
Сам г. Витте говорит, – например, 8-го января, накануне 9-го, депутации из десяти литераторов:
– Я ничего не могу. Я ничего не значу.
Но г. Витте похоронен ещё живым.
Приходит Портсмут.
Берут того, другого. Но кого конце-то концов?
Один.
Витте.
Правильна или ошибаются, – но и в Европе, и в Америке единственным государственным человеком в России. считают г. Витте.
И г. Витте едет в Портсмут с единственным оружием против японцев.
– Ах, господа! Вы не знаете, что такое Россия! – говорит он всю дорогу.
Единственная фраза.
Он повторяет её, – как рисуют корреспонденты, – «с загадочной улыбкой, с видом меланхолическим и даже не лишённым грусти».
– Вы не можете даже себе представить, что такое Россия! – повторяет он всякому встречному.
И мало-помалу, и Европа и Америка гипнотизируются загадочной фразой.
Приходят к убеждению:
– А ведь, действительно, чёрт возьми, мы не знаем, что такое Россия!
Всему. цивилизованному миру так чужд наш строй.
Все видят, что война разоряет Россию.
Но…
– Что ещё могут заставить их сделать? И есть ли, наконец, что-нибудь, чего не могут их заставить сделать?!
Двадцатому веку трудно понять:
– Что возможно и что невозможно в шестнадцатом?
Европа и Америка решают:
– Если уж эти так упрямы, нажмём на тех, – те, всё-таки, ближе к нашему веку, к нашим понятиям и нравам. Не разоряться же всему миру из-за их войны!
И нажимают.
Япония уступает.
С. Ю. Витте одерживает первую русскую победу над Японией.
Портсмутский договор, – печальный сам по себе, – всё же самый лучший, на который можно было надеяться.
На который даже нельзя было надеяться.
В «credit'е» С. Ю. Витте он всегда останется колоссальной цифрой, сколько бы граф Витте ни вписал ещё себе в «debet».
Сравнительно, конечно, но, – увы! – портсмутский договор – единственная блестящая страница в этой истории, написанный с кляксами человеческой кровью, ненужной и бесполезной.
– Японцы заняли весь Сахалин. Витте отдал им только половину. Среди всех русских генералов, штатский Витте один отнял у японцев назад взятую позицию, – справедливо писал один французский журналист.
Дорога от Портсмута до Петербурга – сплошной триумф.
«Первый и единственный победитель!»
Все понимают, все знают, что «воскресший из мёртвых» человек не ляжет обратно.
Ни для кого не секрет, об этом говорит вся заграничная печать:
– Витте предстоит сыграть огромную, историческую роль. Его ждёт исключительный пост.
Г. Витте должен делать крюк.
Он должен заехать по дороге в Париж. Он должен остановиться в Берлине.
Чтоб с королевскими почестями проехать в Потсдам.
Его желает видеть Лубе, с ним желает беседовать император Вильгельм II.
Читать дальше