Евгений Титов - Игра в мечты

Он засмеялся. Понравился, значит, мой ответ. Понял, что за рупь за двадцать меня не возьмёшь.

– Картина у вас, – спрашивает, – есть любимая?

– Как нет, – отвечаю. – Завсегда «Бурлаками на Волге» восхищался, ещё с детства.

– Ага, значит, вы – передвижник, – говорит.

Я не дотумкал сразу, а потом дошло. Это он так нашего брата командированного-снабженца называет.

– Да, – отвечаю, – передвижников я очень уважаю. Нелёгкая у них жизнь. Все в заботах о хлебе насущном. Ведь, сколько напередвигаешь – столько и получишь, плюс премиальные, если сработаешь нормалёк.

Слушает, головой кивает. Серьёзный. Бородою трясёт и из стакана пойло своё заграничное поцеживает.

– А вот и мои полотна, – говорит.

Поглядел я на художества его и спрашиваю:

– Что ж слабо так выучились?

Я человек прямой, юлить не научен, что вижу, то говорю.

– Вон, масло такими кусками наклали, на трёшку поди, я стока на месяц на всю сéмью покупаю, а что нарисовано – хрен поймёшь.

Он усмехнулся.

– Это апсракция такая. Тут не глазами нужно смотреть.

– Чем же, – спрашиваю, – смотреть? У меня ничего другого не выросло, да и очки пока без надобности.

– Смотрите на полотно и внутренние ощущения, – говорит, – подключайте. Какие у вас ощущения?

– В животе что-то щекоти́т с вашего напитка, пойду до ветра схожу, а после ещё гляну.

Он в бороду усмехнулся:

– Вкус у вас, – говорит, – неразвитый.

Я смолчал. В чужом доме всё ж.

Стали собираться. Бородачи да бабы ихние. Были и просто недобритые и один с глазами навыкате, без бороды и усов. А ещё под конец пришёл один здоровенный мужик, под два метра и вроде как в одёжке с чужого плеча, будто как мала ему.

Чуднό! Идёшь в гости, так оденься поприличней. У меня и то костюм выходной кримпленовый. У Светки платье с выкройки из польского журнала. И как оденет его, да ещё к платью – лодочки да бусы в три накрута, помада у ней такая… чистая свёкла. Я прям теряюсь весь, когда она в таком виде на улицу выходит. Хоть обратно в дом гони да в прохожей к вешалке приваливай. А у этого – пиджак измятый, брюки как из жо…ванные. Я украдкой на свои глянул и пятнышко с прилипшей грязью оттёр снизу.

Посмотрел ещё разок на здоровяка, а он-то – с бодуна хорошего. Ему б налить для начала, а все тискают его, галдят: «К нам приехал! К нам приехал!» Художник приехал заграничный. Пригляделся – есть такое, заграничное что-то… Ага, на рынке таких завались у ящиков с мандаринами и гвоздиками к Новому году и ноябрьским.

И пока все галдели да перебивали друг дружку, я из той бутылки решил мужику плеснуть незаметно. Хоть пойло-то сладкое, но градусов тридцать будет. Пусть человек поправится. Только посуды под рукой не оказалось. Смотрю – кисти на подоконнике в стакане треснутом. Я их долой, и стакан набузовал почти до краёв. Подошёл сбоку и ему незаметно в руку. Он зырк на меня, морда-то моя ему сновья´, но как понял, что стакан даю, сразу глаза изменились, повеселели глазищи. Хлоп, как иллюзионист Кио, – никто и не заметил, и руку мне протягивает. Я ему свою хотел – через какого-то бородача, но тут его за стол потянули. Не пришлось нам поздоровкаться. У Нинки всё сготовилось. Гости рассаживаться стали, а я бутылку ту незаметно за шкаф задвинул и сел с краешку.

Как мероприятие их проходило и как там галдели они, даже не помню толком – с утра ж не жрамши. На подъезде к городу в магаз с водилой заскочили, «Докторской» по двести грамм проглотили и рвать дальше. А дальше-то – город. Здесь – кирпич, там – кирпич, тут – объезд на ту ж дорогу, откуда приехали! Вертаемся на разворот – опять кирпич! Не объехать – хоть по воздуху лети! Запаздываем…

В общем, глотаю что на тарелку уместилось и до куда руки дотягивались. А через стол как-то совестно мне было. Значится, тостуют – выпиваю, пока разговаривают – жую да пережёвываю. Сосед косится на меня, тот, что выбритый гладко, с выпученными глазами.

– А вы, – спрашивает, – журналист или писатель? Мы раньше не встречались, кажется.

Я прожевал и отвечаю:

– Я передвижник. На пару дней заскочил, а завтра иль субботу обратно к себе на периферию.

У него глаза заблестели:

– Ах, как прекрасно, коллега! Давно я не встречался с настоящим передвижником. Да ещё из глубинки. Какая там у вас красота, наверное? Поля в ромашках, лес в птицах, пиши – не хочу!

– Красота – правда ваша. Хоть пиши, хоть рисуй, а хочешь – на рыбалку или по грибы. Приезжайте к нам, сами увидите.

– Ах, – размахивает он вилкой, – я художник иной формы. Увы, меня природа не вдохновляет. Я певец города, каменных джунглей, городских колодцев, где живут и умирают без единого луча света.