Висенте Бласко-Ибаньес - Чиновник

– Извините, – сказалъ онъ, усаживаясь: – я побезпокою васъ, но это не моя вина. Я пріѣхалъ съ вечернимъ поѣздомъ и нашелъ, что мнѣ отвели для спанья какой то чердакъ полный крысъ… – Ну, и путешествіе!..

– Вы – заключенный?

– Въ настоящій моментъ да, – сказалъ онъ, улыбаясь. – Но я недолго буду безпокоить васъ своимъ присутствіемъ.

Пузатый буржуа говорилъ униженно-почтительнымъ тономъ, точно извинялся въ томъ, что узурпировалъ чужое мѣсто въ тюрьмѣ.

Яньесъ пристально глядѣлъ на него; его удивляла такая робость. Что это за типъ? Въ его воображеніи запрыгали безсвязныя, совсѣмъ туманныя мысли, которыя, казалось, искали другъ друга и гнались другъ за другомъ, чтобы составить одну цѣльную мысль.

Вскорѣ, когда снова донеслось издали жалобное «Отче Нашъ» запертаго дикаго звѣря, журналистъ нервно приподнялся, точно поймалъ наконецъ ускользавшую мысль, и устремилъ глаза на мѣшокъ, лежавшій у ногъ вновь прибывшаго.

– Что у васъ тутъ? Это ящикъ… съ приборомъ?

Тотъ, казалось, колебался, но энергичный тонъ вопроса заставилъ его рѣшиться, и онъ утвердительно кивнулъ головою. Наступило продолжительное и тягостное молчаніе. Нѣсколько арестантовъ разставляли кровать этого человѣка въ одномъ углу камеры. Яньесъ пристально глядѣлъ на своего товарища по заключенію, продолжавшаго сидѣть съ опущенною головою, какъ бы избѣгая его взглядовъ.

Когда кровать была установлена, арестанты удалились, и смотритель заперъ дверь наружнымъ замкомъ; тягостное молчаніе продолжалось.

Наконецъ вновь прибывшій сдѣлалъ надъ собою усиліе и заговорилъ:

– Я доставлю вамъ непріятную ночь. Но это не моя вина. Они привели меня сюда. Я протестовалъ, зная, что вы приличный человѣкъ и почувствуете мое присутствіе, какъ худшее, что можетъ случиться съ вами въ этомъ домѣ.

Молодой человѣкъ почувствовалъ себя обезоруженнымъ такимъ самоуниженіемъ.

– Нѣтъ, сеньоръ, я привыкъ ко всему, – сказалъ онъ съ ироніей. – Въ этомъ домѣ заключаешь столько добрыхъ знакомствъ, что одно лишнее ничего не значитъ. Кромѣ того вы не кажетесь мнѣ дурнымъ человѣкомъ.

Журналистъ, не освободившійся еще отъ вліянія романтическаго чтенія юныхъ лѣтъ. находилъ эту встрѣчу весьма оригинальною и чувствовалъ даже нѣкоторое удовлетвореніе.

– Я живу въ Барселонѣ, – продолжалъ старикъ: – но мой коллега изъ этого округа умеръ отъ послѣдней попойки и вчера, когда я явился въ судъ, одинъ альгвасилъ сказалъ мнѣ: «Никомедесъ»… Я вѣдь, – Никомедесъ Терруньо. Развѣ вы не слышали обо мнѣ? Какъ странно! Мое имя много разъ появлялось въ печати. «Никомедесъ, по приказу сеньора предсѣдателя ты поѣдешь сегодня вечернимъ поѣздомъ». Я пріѣхалъ съ намѣреніемъ поселиться въ гостинницѣ до того дня, когда придется работать, а вмѣсто этого меня съ вокзала повезли сюда, не знаю, изъ какого страха или предосторожностей; a для пущей насмѣшки меня пожелали помѣстить вмѣстѣ съ крысами. Видано ли это? Развѣ такъ обращаются съ чиновниками правосудія?

– А вы уже давно исполняете эти обязанности?

– Тридцать лѣтъ, кабальеро. Я началъ службу во времена Изабеллы II. Я – старѣйшій среди своихъ коллегъ и насчитываю въ своемъ спискѣ даже политическихъ осужденныхъ.

Я могу съ гордостью сказать, что всегда исполнялъ свои обязанности. Теперешній будетъ у меня сто вторымъ. Много, не правдали? И со всѣми я обходился такъ хорошо, какъ только могъ. Ни одинъ не могъ-бы пожаловаться на меня. Мнѣ попадались даже ветераны тюрьмы, которые успокаивались, видя меня въ послѣдній моментъ, и говорили: «Никомедесъ, я радъ, что это ты».

Чиновникъ оживлялся при видѣ благосклоннаго и любопытнаго вниманія, съ какимъ слушалъ его Яньесъ. Онъ чувствовалъ подъ собою почву и говорилъ все развязнѣе.

– Я также немного изобрѣтатель, – продолжалъ онъ. – Я самъ изготовляю приборы, и, что касается чистоты, то большаго и желать нельзя. Хотите посмотрѣть ихъ?

Журналистъ соскочилъ съ кровати, точно собирался бѣжать.

– Нѣтъ, очень вамъ благодаренъ. Я и такъ вѣрю…

Онъ съ отвращеніемъ глядѣлъ на эти руки съ красными и жирными ладонями, можетъ быть отъ недавней чистки, о которой онъ говорилъ. Но Яньесу онѣ казались пропитанными человѣческимъ жиромъ, кровью той сотни людей, которые составляли его кліентуру.

– А вы довольны своей профессіей? – спросилъ онъ, желая заставить собесѣдника забыть его намѣреніе почистить свои изобрѣтенія.

– Да что подѣлаешь! Приходится мириться. Мое единственное утѣшеніе состоитъ въ томъ, что работы становится меньше съ каждымъ днемъ. Но какъ тяжело дается этотъ хлѣбъ! Если бы я зналъ это раньше!