Сергей Тютюнник: Кобелино

– Ты, Егорушка, вроде как на баб оголодал? – пошла в лоб Зинка.

– А чего не оголодать?! – не стал вилять Олег. – Я, слава Господу, не деревянный. И не вижу особых причин, препятствующих, например, организации шашлычков…

– А Бубнова не боишься?

– Не боюсь. Боюсь, что ты боишься.

– Я боюсь?! – вспыхнула Зинка. – Чего мне его бояться, я что ему – солдат, жена? Сама себе командир. Так что, Егорушка, сбацай шашлычок, сбацай. А я посмотрю…

Зинка в душе жалела об Олеге. Бубнов был всем хорош для нее. Но однажды в полк приехал какой-то полковник с проверкой. Зина ему понравилась. Он заигрывал с ней во время ужина. А Бубнов видел все и молчал, понимающе улыбаясь. Полковник после обильного угощения жарко дышал Зине в ухо, уговаривая на вечер сходить к нему в «гостиницу», помещавшуюся в одном из крыльев офицерского барака. Но Бубнов и бровью не повел. А ведь Зинка уже прочно состояла при нем как походно-полевая жена.

Этот маневр Бубнова Зине не понравился, и у нее в душе вырос гвоздь на зама по тылу. Зинка к полковнику тогда не пошла, но и с Бубновым три дня почти не разговаривала, цедя сквозь зубы односложные ответы…

– Чего не сбацать шашлычки, сбацать мы можем абсолютно свободно, – еле сдерживая рвущуюся изнутри на поверхность сатисфакцию, забормотал Егоров.

– Ты сначала выживи, – охлаждала его Зинка. – Завтра ведь уходите?

– Уходим, – не успокаивался Олег, прорентгенивая ясными своими глазами тонкую Зинкину тенниску с шевелящимися грудями, и брякнул: – У тебя, Зин, сисечки – как яблочки, прости, боже, мой дурной язык.

– Ой-ой, кобелино! – радостно завозмущалась Зинка. – Аж масло из похотливых глаз течет.

Зинка развернулась к Егорову полуголой спиной и устремилась к окну раздатки. В столовую один за другим потянулись офицеры. Завтрак.

…Олег в карту не смотрел – местность знакомая. Свернули с бетонки в пыль. Пошли через плато к скалам с душманской базой в сердцевине гор. Рота Егорова – впереди, остальные – сзади, на несколько километров растянулись в черном дыму сгоревшей солярки.

Олег, сидя в люке головной машины, смотрел на мертвую землю, стараясь разглядеть следы минирования. Механик-водитель держал высокие обороты. Из эжектора летела гарь.

Внутри БМП задыхалась и чихала Зинка – бежевый щенок с черной лапкой, единственная «девушка» в роте Егорова (по солдатским слухам), получившая имя в честь молниеносной официантки. Пыль забивала ей короткий нос и щекотала горло. Зинка скулила и чмыхала носом. Огрубевшее Олегово сердце вспомнило про невинную собачонку. Егоров спустился в башню, вытащил Зинку наверх и подставил мокрые собачьи глаза горячему ветру. Пыли наверху было меньше. Сзади она стояла стеной, и только по звуку можно было догадаться, что следом идут другие машины.

Далеко впереди показалась большая отара овец. Олег приставил к глазам бинокль и вышел на связь с командирами взводов.

– Вижу кудрявых. Будем атаковать. Пойду от ветра, – проскрипел он в эфире.

Боевая машина Егорова по широкой дуге стала огибать отару, ведя за собой грустный взгляд старого пастуха-пуштуна. Пыль из-под гусениц ядерным грибом вырастала над долиной, накрывая отару. Голодными волками подкрались запорошенные бронированные коробки егоровской роты и заглотили в темные пасти люков обезумевших овец. Пылевое облако закрыло солнце. Потемнело над отарой. Овечий стон поднялся в черное небо.

С бетонки сворачивала колонна основных сил. Опомнившийся пастух на семидесятилетних ногах кинулся гнать отару к кишлаку. Он метался в темноте и крике, понимая, что опоздал. Он плакал и молился на бегу, ударяя длинной палкой по вздрагивающим курдюкам баранов. Но было поздно.

Войска подтягивались к горам.

К вечеру в маленькой ямке пузырилась кровь на разорванном овечьем горле. Механик-водитель машины Егорова кухонным ножом профессионально отделил от мяса шкуру с грязной шерстью.

Капитан сидел на земле и следил за щенком, фланирующим вокруг трофейной овцы. Запах сырой крови будил в собаке зов предков. Олег увидел огонь в ее глазах и, подхватив щенка одной рукой, отнес к машине кормить тушенкой.

– Вот тут тебе Зина из столовки передала, – сказал, глядя в симпатичную морду.

Жгли солярку, жарили мясо, густой дух баранины летал в предгорьях, дразня душманов. Блестели от жира капитанские усы. Рота набивала молодые желудки горячими кусками баранины, готовясь назавтра умереть. Охранение пялилось на молчаливые горы, напичканные минами, замаскированными пулеметами и злыми «духами».