Алексей Варламов - Вот приедет барин…

– Вот брошу все и уеду жить в деревню. Стану ходить обвязанная платком, свинью заведу, а ты ко мне будешь в гости приезжать.

– Буду, – восторженно поддакивал я.

«И в самом деле, – подумал я, – что мы так цепляемся за наше убогое городское существование, лестничные клетки и мусоропроводы в блочных корпусах, когда только сизый дымок над крышей дает человеку ощущение тепла и дома».

– Уехала, говорят, с утра, – вдруг раздалось откуда-то сбоку, и я увидел учителя: он шел в расстегнутой шубе без шапки на голове и глаза его блестели. – Но к ночи будет.

В тот вечер учитель еще два раза посылал своего сына спросить, не приехала ли старуха, но мальчик возвращался ни с чем. Беседа наша с Гудвином не клеилась, он говорил какие-то многозначительные вещи, жаловался на скуку деревенской жизни, я отмалчивался и все время боролся со сном. Однако, когда наконец я простился с хозяином и отправился в уготовленную мне светелку на втором этаже, где меня ждала обширная кровать со взбитыми подушками, чистым, вкусно пахнущим бельем, сон оставил меня. Я пробовал было почитать что-нибудь из библиотеки, но потом уставился в окно и задумался. В этот момент моя поездка показалась мне чем-то ненужным, блажью какой-то, мне было непривычно в этом большом спящем доме, от тихой снежной уличной тишины, я боялся завтрашнего дня, неожиданных встреч, и желание стать журналистом исчезло так же внезапно, как появилось, и мне захотелось очутиться дома, в городской квартире, пойти на кухню и поставить чайник, принять ванную, кому-нибудь позвонить, но тихо было кругом, и я с тревогой лег спать.

В Ювашинском сельсовете, в центре села, было чисто и тепло, за столом сидела широколицая женщина лет пятидесяти и настороженно смотрела на меня. Мне, разумеется, и в голову не приходило, что уже все село знает о моем приезде и, пока я в грусти совершал променаж по деревенским улочкам, за мной смотрело десятка два таких же настороженных глаз и силилось понять, что я выискиваю и какой от меня ожидать каверзы.

– Здравствуйте, – сказал я. – Я корреспондент из Москвы, приехал к вам разбираться по письму учителя Кулакова.

– А документ у вас есть? – спросила женщина осторожно.

– Разумеется.

Я протянул ей свою ксиву, она достала очки, нахмурилась и стала разглядывать ее, как рассматривает милиция паспорта подозрительных личностей.

– Учитель просит помочь жительнице вашего села Сыровой, – заговорил я. – Насколько мне понятно, ее выгнала из дома невестка, и солдатская вдова живет в очень плохих условиях. Вы пытались ей помочь?

Женщина поджала губы.

– Пытались.

– И что же?

– Не наше это дело, – сказала она сердито. – Я старухе так и сказала: в суд надо подавать. Что тебе по суду положено, то они тебе и дадут. А она не верит.

– Отчего же не верит?

– А вы подите разберите их там в суде. У невестки-то на книжке шесть тысяч лежит, это то, что они со старухиным сыном нажили, и старуха требует свою долю и долю сына из этих денег. А невестка не дает. И имущество свое продает, чтоб старухе не досталось. Она с мужиком-то развестись надумала да второй раз замуж выйти, вот ей и деньги нужны, – говорила она, торопясь, точно боялась, что я помешаю ей досказать.

– Ну а суд?

– Подкупила она судью, – сказала женщина убежденно, – взятку ему дала. Ему да судебному исполнителю, есть там такой Фролов, вот они ее и покрывают. Понятно?

– Понятно, – пробормотал я, сбитый с толку, но втайне обрадованный таким поворотом дела. Вероятно, именно в этот момент во мне проснулось знакомое каждому журналисту чувство гончей собаки, напавшей на след.

– Только вы уж не говорите никому, что это я вам сказала, – попросила женщина, – а то ведь вы ж уедете, а мне тут жить. Засудят они меня.

– Конечно, конечно, – закивал я. – Я их по-другому прижму. А суд-то ваш где находится?

– В районе, – сказала женщина, и в голосе ее мне почувствовалась какая-то напряженность. – Разберитесь, помогите нам, Христа ради. А то ведь сил больше терпеть нет.

– Разберемся, – уверенно сказал я, подымаясь, и уже в дверях вспомнил. – Да, а с религией как у вас дела обстоят?

– С религией-то? – пробормотала она испуганно. – Хорошо все, хорошо. Хотели у нас тут церковь открыть, стали подписи собирать, так мы тех, которые подписались, на зиму без дров оставили. Вы уж за религию-то не волнуйтесь.

– Однако, – пробормотал я и вышел на улицу.

От Ювашина до райцентра было километров сорок по прекрасной зимней дороге, изредка встречались деревни, тянулись заснеженные поля, замерзшие реки, но вот начались дома побольше, улицы, каменные двухэтажные здания, и автобус остановился. На центральной площади поселка стояли в каре райком партии, военкомат, райисполком и нарсуд. Я поднялся по ступенькам хорошо протопленного деревянного крепкого дома и пошел искать судебного исполнителя Фролова. Два дня самостоятельной работы уже произвели во мне известные перемены, я понял наконец, кто я таков и каковы мои полномочия, и держался деловито, не переживая больше из-за своей моложавости.