Илья Салов: Волки

Быть может, однако, не каждому из моих читателей знаком порядок или, лучше сказать, способ, практикуемый во время охоты с гончими. Для этого выбирается остров ("островом" на языке охотников называется не материк, со всех сторон окруженный водою, а отъемный лес, окруженный степью), затем остров этот оцепляется или стрелками, или же борзятниками, а в самый остров набрасываются гончие, на обязанности которых и лежит выставить зверя в поле на цель стрелков или борзятников. Если лес слишком велик и не представляет собою отъемного острова, то отхватывают часть его, какой-нибудь угол, овраг, котловину, и тогда стрелки расставляются уж не по опушке леса, а внутри его, смотря по расположению местности. На этот раз самыми удобными лазами (местами) для стрелков считаются лесные дорожки, просеки, водотеки, словом, все те места, на которых стрелку представляется более всего удобства оглядеть перебегающего зверя. Поднятый гончими волк бежит без оглядки, куда попало, напротив того, лиса рыщет с оглядкой, с осторожностью, осматривает каждый куст, и горе тому. стрелку или борзятнику, которого она заметит. Она делает мгновенно быстрый прыжок, вильнет трубой, и на это место уже более не выйдет. Охотник должен непременно выбрать "такое место" чтобы его не было видно и чтобы перед ним было хоть сколько-нибудь открытое место, чтобы оглядеть зверя. Вот почему дорожки, просеки и водомоины считаются при такой охоте самыми удобнейшими местами.

Точно такой же способ пришлось нам применить и в Девятовском лесу. Пришлось отхватить часть его, а именно угол, перерезанный поперек большим оврагом, заросшим камышом, тальником и вербой. С одной стороны, овраг этот, образовавшийся в ущелье двух гор, покрыт высоким лесом, с другой, наоборот, – мелколесьем. По мелколесью этому вдоль самого оврага тянулась дорожка. По этой-то дорожке и были расставлены стрелки. Гончие были заведены на противоположный конец угла и должны были идти навстречу нам. Мне достался по жребию 13-й нумер. Лаз был довольно удобный, ибо в этом самом месте дорожка подходила так близко к откосу оврага, что давала мне возможность видеть все дно оврага, а равно и берег его направо и налево. Как только стрелки были расставлены, так весь лес словно замер. Каждый из нас притаил дыхание, окаменел и чувствовал, что минута тревожного ожидания настала. День был превосходный, солнечный, жаркий. Из соседних сел доносился, звон колоколов, ветра ни малейшего… Солнце так и осыпало лучами окрестность. Лес был особенно роскошен. Темная зелень дуба здесь и там, словно громадными букетами, разнообразилась пурпуровыми листьями вяза. В воздухе носились трескучие красные бабочки, гремя своими крылышками, словно трещотками; полет их был короткий, ибо жесткие крылья, которыми они снабжены, не позволяли им совершать далекие перелеты: снимется с одного стебелька, зашумит, затрещит и, словно изнеможенная, падает на землю. Прямо передо мною на противоположном берегу оврага виднелась просека, на которой ночью видели мы подвытых волков. Я стоял как вкопанный, чутко прислушиваясь к малейшему шелесту, к малейшему шороху… Вдруг на дне оврага послышался чей-то говор, послышалось глухое тяпанье топора, скрип тележных колес, и сердце мое мгновенно замерло… "Там народ, – мелькнуло у меня в голове, – народ в том самом месте, где держалось гнездо. Ну, если народ этот Стронул гнездо, и гнездо это перекочевало куда-нибудь в крепь!" Но в этот самый момент лес словно вздрогнул, словно застонал и весь до последней ветки, до последнего листка огласился адским воем. Стая, насаженная на гнездо, заревела. Здесь было все: и вопль, и стоны, и слезы, и отчаяние, и яростная, злоба. Можно было подумать, что вся котловина была переполнена гончими, что там раздавались не десятки, а тысячи голосов, что там идет ожесточенный бой, бой не на жизнь, а на смерть со всеми его муками и стонами. К вою гончих присоединились и голоса Андриана и Антона. Загремел рог, эхо повторило его в горах… Раздался выстрел, другой, третий, четвертый, послышались выстрелы без конца… Кусты задымились пороховым дымом; где-то на опушке послышался топот коней, крики: "Улю-лю! улю-лю!.."; в котловине раздалось: "Слушь, к нему!" – и все это перемешалось в такой хаос, от которого и лес и земля приходили в трепет.

– Вот так важно! – раздался вдруг возле меня чей-то незнакомый голос, и вслед за тем я увидал вылезавшего из-под кручи мужика.

– Ты зачем здесь? – крикнул я.

– Что, аль мешаю?