Николай Гарин-Михайловский: Дворец Дима

– Если ты не будешь меня слушаться и будешь продолжать ходить к Диму, я тебя высеку, – сказала опять Наташина мама.

Наташа пошла к Диму, принесла куклу и сказала:

– Ты будешь папа, а я мама и это наша дочка: она непослушная, и теперь надо её высечь.

Наташа села на стул, положила себе на колени куклу, подняла ей платьице и стала бить её, приговаривая:

– Вот тебе, вот тебе, вот тебе… А теперь мы её поставим на колени и лицом в угол.

Наташа торопливо слезла со стула и понесла куклу в угол балкона.

– Нет, – сказала она, – здесь она будет видеть сад: надо, чтобы она ничего не видела.

Наташа отнесла куклу в угол, где балкон примыкал к дому, и, поставив её лицом к стене, сказала:

– У, противная!..

Потом Наташа возвратилась к Диму и, сев на стул, проговорила:

– Мне ни капельки её не жалко, и мы не будем даже на неё смотреть, и пусть наша дочка целый день так стоит на коленях, потому что мне ни капельки не жалко её: она гадкая… гадкая… и ты гадкий, гадкий, гадкий, и я никого не люблю…

И Наташа вдруг заплакала.

Она плакала, а Дим испуганно говорил ей:

– Наташа, милая, не плачь… Я никогда не буду тебя обижать, и куколка больше не будет… И я, и она, мы очень тебя любим… Не плачь же, Наташа.

И Дим, нагнувшись к Наташе, спросил:

– Можно тебя поцеловать?

– Нет, – сказала Наташа, продолжая плакать, – меня нельзя целовать, – никто не может меня целовать, только папа и мама могут меня целовать, потому что все другие – больные, и я тоже сделаюсь тогда больная… Поцелуй меня в лобик.

Дим поцеловал её, но Наташа всё продолжала плакать.

– Отчего же ты ещё плачешь?

– Потому что мама меня высечет, потому что я гадкая… я очень гадкая…

И Наташа, плача, слезла со стула и ушла, а Дим с ужасом думал: неужели высекут Наташу?! О, как стыдно, нехорошо и больно, когда секут такую маленькую девочку.

Когда Наташа пришла домой, мама спросила её:

– Ты опять была у Дима?

– Была, – сказала Наташа.

– Что я сказала, что я сделаю с тобой, если ты пойдёшь к Диму?

– Ты высечешь меня, – сказала Наташа.

– За что я тебя высеку? – спросила её мама.

– За то, что я нехорошая девочка: я не слушаюсь.

Мама встала, взяла за руку Наташу и сказала:

– А теперь, когда ты знаешь, пойдём, и я тебя высеку, и сегодня я высеку тебя линейкой.

– Мне будет очень больно? – спросила Наташа.

– О, да, очень больно.

Когда они подошли к той комнате, где мама секла Наташу, Наташа вдруг вырвала свою руку и быстро пошла прочь, но мама догнала её и повела назад.

Лицо Наташи надулось, сделалось испуганным, и она закричала:

– Я не хочу!

– Теперь поздно, – крикнула Наташина мама и изо всей силы дёрнула Наташу за собой.

Мама высекла Наташу.

Наташа пошла в детскую и написала на бумажке: «Меня высекла мама за то, что я хожу к тебе, потому что я гадкая, и я не буду больше к тебе ходить, а на ёлку я умру, и мы будем жить в нашем дворце, и я напишу тебе стихи».

Наташа взяла своё письмо и пошла к Диму.

У Дима захватило дыхание, когда он увидел Наташу, – Наташа была такая печальная и, когда подошла к Диму, она протянула ему письмо и сказала:

– Вот тебе письмо, – я теперь пойду и ты не читай: ты читай, когда я уйду. Я скоро умру…

Из глаз Наташи потекли слёзы; она медленно пошла назад и, вытирая слёзы, оглядывалась на Дима: читает ли он её письмо? Но Дим не читал и всё только смотрел на неё большими, удивлёнными глазами.

В последний раз Наташа остановилась и долго, грустно глядела на Дима. Потом она ушла и только светлое её платьице мелькало между деревьями. Потом уж и платья не было больше видно, а Дим всё сидел с письмом Наташи в руках.

Он прочёл это письмо и долго плакал.

И всю ночь ему снилась Наташа, – где-то он с ней в тёмных проходах, всё хочет спрятать её так, чтоб не нашли её и не высекли.

А потом он куда-то так спрятал её, что и сам уже не мог найти её, и он всё искал, и так темно и страшно было ему.

Утром он проснулся жёлтый, горячий и сейчас же вспомнил весь свой сон, и так мучительно билось в груди его сердце.

Всё пошло опять своим чередом, только Наташа не приходила больше, и Дим совершенно уже один сидел на своём балконе и думал о своих братьях и сёстрах, о Наташе, думал о том, отчего никому нельзя с ним играться.

Дядя ещё реже стал ездить: Дим знает, где дядя проводит своё время.

Иногда ему так хочется всё сказать дяде. Но Дим молчит и только, сдвинув брови, исподлобья смотрит и смотрит на дядю…