Татьяна Шкодина - Голоса надежды

— Худющая, как вобла!

— Гоните ее к едреней Фене!

Ярче всех блеснула сообразительностью журналистка, стяжавшая себе славу самой скандальной из всей пишущей братии. Под любым предлогом ей удавалось проникнуть на самые «крутые» презентации и элитные тусовки, вокруг которых в скором времени с ее легкой руки непременно разгорался скандал, вплоть до судебного разбирательства.

Наступив на горло собственной гордости, она надела поверх нарядного платья темно–синий халат, голову покрыла простенькой косынкой, купленной у бродяжки. На лице — минимум грима, на руках — резиновые перчатки, скрывающие маникюр и бриллианты, подаренные влиятельным чиновником из местной администрации.

Вооружившись колоритной шваброй, «уборщица», недовольно ворча, промчалась через проходную. В дамской комнате административного здания журналистка накрасилась, сняла маскировочный костюм и помчалась на пиршество.

Верхом на обвязанном веревками кабане, подгоняемом грузчиками, из глубины хоздвора выехал сам директор, собственноручно вскормивший это лопоухое чудище специально к торжествам. Любимец хозяина упирался и визжал не своим голосом. Сзади шел лучший повар города в белоснежном переднике, с накрахмаленным колпаком. Свита напоминала обессилевших бурлаков. Собравшиеся гости, подбадривая лихого наездника, хором подгоняли настырную скотину:

— Но! Но–о-о! — хлопали зрители в ладоши, посылая воздушные поцелуи.

— Чу–чу, Васек! — кричал в мегафон бригадир рубщиков мяса. — Не дури, дружбан!

С трудом добравшись до лобного места — огороженное стальной сеткой кострище, дышащее жаром. Явственно почуяв недоброе, разобиженный на кормильца кабан застыл на месте. Его покрасневшие глазки напоминали два горящих уголька. Главный ветеринарный врач города точным ударом вонзил метровый нож плененному животному прямо в сердце и с криком «Виктория!» поднял вверх два пальца.

Поверженная жертва упала на передние ноги и издав предсмертный хрип, испустила дух. Публика облегченно вздохнула. Каждый из гостей с удовольствием почесал у кабана за ухом, или похлопал по жирным ляжкам. Огнедышащие паяльные лампы, чаны с кипятком и огромный вертел с нетерпением ждали усопшего, бросив прощальный взгляд на выкормыша, директор минутой молчания почтил его светлую память и повел проголодавшихся гостей в мясной цех.

Выстроившийся у входа почетный караул из снабженцев, грузчиков и рубщиков мяса рассматривал прибывших оценивающими взглядами, словно прикидывая, каков вес и возраст каждого.

Столы ломились от изобилия. Одних деликатесов, включая дичь, десятка три наберется. После того, как директор–капитан со своего мостика–подиума, украшенного головами животных, пожелал мясному кораблю счастливого плавания, а его пассажирам, равно как и команде, веселья и всяческого аппетита, гости едва успевали произносить тосты и опрокидывать высоченные бокалы.

Мэр пожелал морозильщикам, при всей их холодности, горячего коллективного сердца и таких же васек и машек, каких вынянчил директор хлебосольного комбината. В подарок юбиляр получил оборудование, способное хранить в своем чреве, как в вечной мерзлоте, бесконечно те же окорочка…

Начальник городской станции по борьбе с грызунами произнесла торжественную оду по случаю завершения ка комбинате крысиной эпопеи. По поручению Международного Общества крысолозов она передала золотой капкан с серебряной крысой в его пасти. Кто‑то из гостей пискнул так звонко и пронзительно, что за столами вздрогнули, озираясь по сторонам.

— Кстати, о крысах, — просипел вор в законе, кивнув в сторону сверкающего капкана. Глазки его заблестели нездоровым блеском. — Свежий анекдот.

Народ захихикал, с умилением посмотрев на «бедненькую серебряную крысу».

— Зона. Барак. Поздняя ночь. Сидят воры, чаевничают. Разложили сало, картошку, хлеб. Чифирь заварили. Только собрались поужинать, как вдруг здоровенная крыса шасть из‑под лавки. Кусок сала в зубы и бежать. Один из воров, тот что помоложе, стащил с себя тяжелый башмак и запустил в нахалку. Да так удачно, что та и пискнуть не успела.

Переглянулись братья по ремеслу в недоумении, а самый старший из них и говорит:

— Что ж, ты, волк, делаешь?!

— А что, я ничего! Она же у нас внаглую украла под самым носом. Вот и получила.

— Ты пораскинь мозгой! Она сидит с нами? Сидит. Она украла? Украла. Мы тоже воруем. Она по нашим законам живет? По нашим. В общем, так, козел: если к завтрашнему утру не придумаешь отмазку, считай, что ты покойник.