«Про волка помолвка, а волк – толк. Глядим мы, сунется один, чтоб ему ни дна, ни покрышки, проклятому! Чёрный такой, кучерявый, усы закручены как у господ, и в сертуке, а под сертуком китайчатая рубаха навыпуск. „Это, – говорит, – блуза, господа; в нашем рукомесле без ей никак невозможно обойтиться“. – „Какое же ваше рукомесло?“ – спрашиваем. – „А, – говорит, – пущаем разные мысли в оборот. Вот, – говорит, – бумага, которой этая колбаса была обворочена. Подумали ли вы хоть раз – сколько тут мыслев? Тут, – говорит, – вот какие и вот какие мысли“. И всё добропорядочно и безо всякого крика рассказал.
Слушаем мы и спрашиваем: „Большие деньги вам за это платят?“ – „А не меньше, – отвечает, – как сорок рублей серебра ежемесячно. Этое дело не всякий может производить, оттого что буквов тридцать шесть, а слов – так тех тридцать тысяч. И надо от рождения иметь талан, чтобы на бумаге печатать. Короче, – говорит, – сказать, имею такую честь рекомендоваться: наборщик Семён Прикопкин“. Встал на этом слове, низко нам поклонился, задниками щёлкнул, локти вывернул и опять сел. Грунька сидит поодаль, покраснела как маков цвет и всё в землю смотрит. Помолчали мы и спрашиваем:
– Где же вы с Груней познакомились? Неужели на улице?
– На улице, – отвечает, – я вашу прекрасную дочь только увидел, а знакомства с ней без родительского дозволения не заводил и хочу знать, как вы насчёт этого самого благоразумно полагаете?
Посмотрели мы на его – сертук на ём, действительно, тонкий, сапоги целые; одно только сомнительно нам показалось, что при таком жалованье ни часов, ни цепочки окончательно не имеется. Однако, говорим:
– Будьте знакомы, мы не препятствуем, ежели вы с честным намерением. Не взыщите, коль не всегда угощение найдёте, а приходу вашему будем очень даже рады.
На этом слове он вторично встал, поклонился, к Груньке подсел и усом на неё моргнул. Потом этак с час прилично обо всём поговорил и стал прощаться.
– А вам далеко? – спрашиваю.
– Мне в город, на самый Крещатик, в типографию, производить своё дело.
– Хорошо, – говорю, – я вас подвезу.
А у меня намерение было всё об ём разузнать, потому что хоть и не родная дочка, но только спросить не мешает, с кем она знается. Действительно, оказалось, что всё правда, как он сказал; и жалованья сорок рублей. Стали мы его принимать с тех пор поласковее, угощали, и водочкой, и чайком. Подвернулся было другой жених, но мы ему надежды не подали, да и Груньке кучерявый наборщик больше пришёлся по вкусу. Бывало, сидят на глазах у матери, пересмеиваются меж собою, по рукам друг дружку бьют или в дурачки играют на поцелуи.
Тонкая штука был этот Прикопкин! Одно слово, долго рассказывать – стал он женихом и через месяц зовёт уже меня папашей, а Василису – мамашей. С девкой, натурально, как с невестой обходится. Отвернёшься, а он с ей балуется, не утерпит.
– Нехорошо, – говорю, – детки: до добра баловство не доведёт, надо себя соблюдать.
Между тем пришли Филипповки, и говорим мы с Василисой:
– Не пора ли свадьбу справлять? Этак долго ли до греха? Грунька – девка кровяная, потная, а Прикопкин тоже в полном образовании.
Поговорили этак, и вечерком я возьми, да и завинти жениху: так мол и так.
– Очень, – говорит, – хорошо, и я хоть в сию минуту готов, но только венчание на ваш, папашенька, счёт.
– Почему ж так на мой счёт? – отвечаю. – Угощение я поставлю, я об этом не спорю, а попу – воля ваша, жених обязан платить.
Поспорили мы, и так мне досадно сделалось.
– Не согласен? – говорю.
– Я, – говорит, – папашенька, ведь приданого с вас не беру, окромя одёжи и мебели, так можно бы попу заплатить.
– Какой такой мебели? – спрашиваю.
– А, – говорит, – мебели, чтоб на чём сесть было и на чём лечь.
– Так вы ещё с выдумками… Вон из моего дома! – как крикну, да кулаком по столу как хлопну, так мой Прикопкин драла, а Грунька – в слёзы.
Первый раз тогда с Василисой повздорил и чуть было за косы не оттаскал. Сами посудите – будь родная дочка, а то ведь не моя!.. Ну, всё-таки, уломали меня – решил я попу заплатить и мебель дать. – „Бог с ними, – думаю, – отдам свой шкаф, стулья и диван, а себе новое куплю“. – Приходит жених, я ему и говорю: „Так и так, Семён Ефимович, вот вам мебель, будем играть свадьбу“.
– Вот этую мебель, папашенька, вы нам отдаёте? – говорит, а сам так и ухмыляется. – Нет, премного благодарны, а только мы беспременно хотим, чтоб новенькая была.
– Та-та-та, голубчик!
Читать дальше