Делла Спринг - Однолюбка

— Благодарю! — сказала она.

Мэри ответила вежливой улыбкой, спрашивая себя, почему столь остро реагирует на эту безвкусно наряженную красотку. Ведь обычно она считала, что каждый волен веселиться на свой манер.

Она еще раз украдкой взглянула на женщину. Должно быть, ее отпугнули складки вокруг рта, разочарование, застывшее в чертах лица.

Мэри достала маленькое зеркальце и посмотрела на себя. Она увидела хорошенькое личико с улыбающимся ртом, вокруг которого не было и намека на угрюмые складки. Нет, она не хотела когда-нибудь походить на свою попутчицу.

Может, это и было главной причиной, по которой она сейчас, в двадцать восемь лет, решительно порывает со своим надежным положением госслужащей, чтобы еще раз начать все сначала.

Она посмотрела в окно на мелькающий плоский ландшафт, и сердце забилось от радости и волнения. Париж…

Для близких друзей в Фениксе ее отъезд в Старый Свет вовсе не был неожиданностью. Мэри выросла в Седоне, столице художников в сердце Аризоны, в краю красных скал, где почти в каждом доме есть художественная галерея или бутик и каждый третий житель либо рисует, либо ваяет глиняные фигурки. Еще в школьные годы Мэри фиксировала родные пейзажи в милых картинках, которые ее тетка продавала в магазинчике, торгующем произведениями искусства, а также всяким «китчем». Но потом Мэри встретила индейского скульптора Санчо Хуареса и впервые в жизни почувствовала, что значит самозабвенная преданность искусству.

В результате она начала учиться живописи, однако скоро вынуждена была признать, что с этого не проживешь, тем более если не хочешь идти на уступки. И, по здравому размышлению, перешла на отделение, готовящее специалистов по эстетическому воспитанию школьников, взяла в качестве дополнительного предмета английский язык и стала учительницей. Хотя работа и не доставляла ей полного удовлетворения, она считала, что педагог она хороший, да и теперь, работая в Управлении образования Феникса, неплохо справляется со своими служебными обязанностями.

И все же в ней всегда дремала мысль, что ее истинным призванием должна была бы стать живопись.

От дремы эта мысль очнулась тогда, когда в ее жизни появился Джошуа, молодой скульптор, следовавший своему внутреннему видению и предпочитавший голодать, нежели «лепить» симпатичные фигурки для туристов. Он хотел поехать в Европу, чтобы воочию увидеть великие шедевры искусства и почерпнуть в них вдохновение на монументальную скульптуру.

Ну а пока он, стало быть, голодал. Однако внешне выглядел так фанатично и живописно, что Мэри немедленно в него влюбилась. Он был мужчиной ее мечты — во всех отношениях, поскольку рассуждал о вещах, которые ей раньше тоже не были безразличны.

Что ж, в течение следующих трех лет Джошуа не пришлось больше голодать. Старый фабричный цех, в котором он жил и работал, превратился в студию. Об остальном — постель, еда и даже более-менее сносно поглаженные рубашки — заботилась Мэри. Она тоже возобновила регулярные занятия живописью. Но чувствовала, что это еще не искусство, а, в лучшем случае, ремесленничество. Ей также нужно было познать что-то новое, чтобы высвободить таящиеся способности.

И что сейчас? Полгода назад Джошуа выиграл конкурс на статую перед ратушей в Спрингвилле. Десять тысяч долларов — ровно столько, сколько требовалось им обоим, чтобы поехать в Европу. Отъезд через четырнадцать дней, первая остановка — Париж…

— Можно еще огонька? — Те же духи, но женщина, которой она протянула зажигалку, смотрелась совершенно иначе.

Мэри озадаченно уставилась на новое явление. На «леди» был сейчас черный приталенный костюм, белая блузка наглухо застегнута, волосы аккуратно причесаны, правда, макияж все еще слишком ярок, но в целом «леди» выглядела так, что кавычки можно было бы и убрать.

Невероятно, подумала Мэри, зачарованно наблюдая, как та же самая женщина демонстрировала теперь совсем иные манеры. Она благопристойно скрестила ноги, и, если Мэри не ослышалась, техасский акцент тоже исчез.

Остались только складки у рта. И еще то, что и этот костюм был на полразмера тесноват.

Сейчас женщина прикалывала к лацкану красную гвоздику.

Мэри одернула свой синий костюм и подумала, что одежда действительно «делает» человека. Она ведь тоже всегда одевалась очень консервативно, чтобы ее всерьез воспринимали в качестве представителя администрации. При рыжеватых волосах и, по большей части, слишком неформальной манере поведения просто необходим был именно такой строгий гардероб, иначе шестнадцатилетние старшеклассники сочли бы ее своей ровесницей.