Татьяна Туринская - Побочный эффект

Он устало опустился на диван рядом с Женькой, вздохнул.

– Разве можно простить предательство? Да и не нужен я ей больше, у нее теперь молодой есть, наверное, от него проку больше, чем от меня. Видимо, я уже старый конь. Нет, я никогда не прощу ее, никогда. Но и забыть не смогу. Не потому что она хорошая, а ты плохая. Просто потому, что я такой. Так и буду до смерти куковать в гордом одиночестве. Ты прости меня, Жень, прости, слышишь?…

Она уткнулась в его плечо и расплакалась, не таясь. Она прощалась с ним, с надеждами, с любовью. Не одному ему придется век куковать в одиночестве. Она тоже никого другого не желала видеть рядом с собой.

Несмотря на то, что Вадим сдержал слово, не обмолвившись о происшествии, Николай догадался. Вернее, не догадался, а прослышал о нелепом поведении Паулины в гостях. Скандал разгорелся страшный. Как водится, не обошлось без рукоприкладства. Заодно досталось и Вадиму. Долго отец выпытывал у него, когда пришла мать, в каком состоянии, с кем и чем занималась. Долго отказывался верить, что сразу из гостей Паулина вернулась домой. Заставил его поверить в непорочность супруги лишь факт, что в тот памятный день в гарнизоне практически не оставалось мужчин, а стало быть, изменять ему Паулине было решительно не с кем.

В гарнизоне на чету Черкасовых стали коситься, все реже приглашать на праздники. Николай зверел от этого еще больше. И все чаще стал наливать супруге рюмку водки на ночь, как он объяснял, «для хорошего сна». Но Вадим-то теперь отлично знал, для какого «хорошего сна» отец это делал. Знал, бесился, ненавидел его все сильнее, все навязчивее было желание убить подлеца. Невыносимо тяжко было Вадику слышать чужой мамин смех за стеной, сладкие ее стоны. Ревность душила днем и ночью, отравляя существование мальчика. Каждую минуту таких ночей на месте отца он представлял себя. Все тело его кричало: «Не смей, гад, она моя, моя, моя!!!» И, представляя себя на месте отца, доводил себя шаловливыми ручонками до полного исступления…

Вскоре Черкасовы переехали в другую часть, неподалеку от Челябинска. То ли так замечательно все совпало, то ли отец сам напросился на перевод, не в силах вынести косые взгляды сослуживцев и ехидные ухмылочки их благоверных – так или иначе, а переезд вся семья приняла с облегчением.

На сей раз Николай не пытался обзавестись новыми друзьями. Держался обособленно, не подпуская к себе никого ближе, чем на пушечный выстрел. Паулинино же существование теперь больше походило на домашний арест.

Вадик ждал, когда отец вновь отправится на учения, чтобы остаться вдвоем с мамой. И тогда, мечтал он, и тогда… В мыслях он знал, что будет тогда, а приличных слов не находил. Вернее, он знал, как все это называется, но все эти слова были грязными и отвратительными, и уж никоим образом не подходили ни к его мамочке, ни к тому, чем они стали бы заниматься в отсутствии отца. И так сладко он мечтал, так сильно хотел, чтобы уехал отец, чтобы оставил их с мамой вдвоем хоть на несколько дней, что сама судьба одарила его своей милостью, отправив отца в командировку за новобранцами.

Ах, как летел Вадик из школы, ах, как сладко билось мальчишеское сердце в ожидании встречи с мамой. Ведь так много времени прошло уже с той памятной, восхитительной ночи, так давно это было. Он уже забыл о том, что сам-то, в отличии от мамы, оказался тогда не на высоте, не сумев доставить мамочке ответное удовольствие. Но уж теперь-то, уж сегодня, он сумеет, он все сделает, как надо! И мамочка поймет, что он у нее самый лучший, самый замечательный, и что не нужен ей больше отец, ведь теперь у нее есть сын!

Но командировка отца прошла даром. Пошли прахом все мечты Вадика. Ничего не было, ровным счетом ничего, если не считать самых обычных их с мамой игр в косметологов. Только еще хуже стало: в очередной раз смывая с него сметану, тщательно промывая его «краник», мама обнаружила, что сын вырос: не сдержался Вадик, не сумел скрыть от мамы возбуждение, вспухнул «краник» прямо в маминых руках и тут же, прямо в ее руках сдулся, оставив мутный скользкий след в ее ладонях… Из-за этого конфуза остались в прошлом их сметанные развлечения: мама, наконец, поняла, что сыну уже четырнадцать, мальчик вырос.

Прошло два бесконечных года. Вадик продолжал мечтать о маме, игнорируя ровесниц. Девчонки бегали за красавчиком табунами, как юные гонористые лошадки, некоторые, что понаглее, практически сами выпрыгивали из трусиков. Но не реагировал на них «краник», висел бессмысленным кусочком плоти, приспособленным лишь для отправления малой нужды.