Но со временем стали возникать другие, непредвиденные прежде страхи, новое напряжение, и она начала постигать последнюю и самую важную часть предостережения Яна.
Все дело в «беспорядочной половой жизни». Вычитав это выражение в любовном романе, Нора Хьюсон спросила о его значении мисс Ламберт, и та коротко пояснила: «Есть два вида: смерть сердца и отсутствие уверенности».
Второй случай — как раз про нее. Ни ее сердце, ни ее тело не «любили» стольких, чтобы в них не осталось любви. Ее сердце было болезненно живым, сфокусированным на одном единственном мужчине. Но их связь являла собой полное и совершенное отсутствие уверенности… для нее. «Беспорядочность» проявлялась почти каждый день. Иногда она выражалась в мелочах: измятая, испачканная травой и землей юбка, которую приходилось чистить и гладить, а она это терпеть не могла. Но подобные мелочи складывались в ненавистную грязь. И был страх разоблачения. Однажды, когда они лежали на своей поляне, раздалось пыхтение, и рядом появился большой черный пес, проявивший к ним повышенный, хотя и вполне дружелюбный интерес. Они услышали свист и окрик. Элизабет сжалась в комочек, как прозревшая Ева, пытающаяся прикрыть свой срам. Ян приподнялся на локте и посмотрел через плечо.
— Все в порядке, — успокоил он ее.
Она робко обернулась и увидела среди деревьев удаляющегося мужчину.
— Слава Богу, он нас не видел.
— Может, и видел, но не обратил внимания. Какое ему дело?
Все верно, но ей было стыдно — стыдно за то, что им приходится прятаться, бояться чужих глаз. Приземленная логика Яна раздражала. Она так и не смогла к ней привыкнуть. Они вернулись к любовным утехам, но это было уже не то.
Как-то она спросила его:
— Ян, почему бы нам не пойти к тебе?
На его лице появилось хорошо знакомое ей замкнутое выражение.
— Это невозможно. Извини, но это совершенно невозможно.
— Но почему, милый? Это же не опаснее, чем…
— Дело не в опасности. Моя комната — не место для тебя, слишком она неприятная…
— При чем тут это? Мы же не любоваться ею будем. Разве приятно, когда за тобой подглядывают всякие бродяги?
— Тогда уж лучше мне приходить к тебе.
— Но это…
— Невозможно. Верно. Вот поэтому мы и здесь — на нейтральной территории, — пошутил он, и она покорно улыбнулась.
— Как бы хотелось иметь свою квартиру!
— Если бы у меня была квартира, мы могли бы пожениться. Но у меня нет денег на достойное жилье.
— Я готова жить, где угодно.
— Вздор.
И была еще одна неуверенность — неуверенность ревности. Ее буквально раздирало желание узнать, с кем он спал до нее. Знакома ли она с этой девушкой (или девушками?), продолжает ли он видеться с ней, не предпочитает ли ее ей?
— Ради всего святого! — раздраженно отвечал он на ее вопросы. — Не думаешь ли ты, что я веду реестр дам и их достоинств?
Значит не одна.
— Сколько их было? — настаивала она.
— А я сказал, что они были?
— Ты сказал «реестр дам».
— О Боже, Лиз, я говорил образно.
— Но до меня ты же спал с другими?
— И что из этого? Не имеет никакого значения.
— Для меня имеет значение, что я сплю с тобой.
— О, Лиз, ради Бога…
Он мог бы сказать: «Я тебе говорил, я же тебя предупреждал», но не говорил, и она была благодарна ему за это, однако остановиться уже не могла:
— Если бы я спала до тебя с другим мужчиной, то непременно сказала бы тебе об этом.
— Я бы это и сам понял, — невольно рассмеялся он, и она не сразу поняла, что он имел в виду.
В такие моменты она по-детски сожалела, что это ее первая любовная связь, что ей не хватает опыта и развращенности. Она отчаянно старалась восполнить их своим пылом, и ей не приходилось для этого притворяться, ибо теперь она жила по-настоящему только в его объятиях.
Ко всему прочему добавлялась боязнь зачать, присутствующая постоянно и забываемая только в порыве страсти. «Что мы будем тогда делать?» — снова и снова спрашивала она себя. «Беспорядочность» угнетала. Элизабет ни о чем не сожалела, но жаждала надежности, которую мог дать только брак. В браке все неприятности исчезнут, останутся только любовь и безопасность.
Одержимая этой новой мыслью, она все чаще спрашивала:
— Милый, мы когда-нибудь поженимся?
— Надеюсь.
— Поскорее бы… — умоляла она, задетая его пессимизмом.
— У меня нет денег.
— Мы могли бы откладывать, могли бы…
— Могли бы. И ты могла бы пойти работать. И что? Потом ты родишь, уйдешь с работы, и мы трое будем жить на хлебе и воде. Ты же знаешь, у меня только моя паршивая стипендия.
Читать дальше