Андрей Тюлюбаев - Чашка Латте

Чашка Латте

Догорал, купаясь в красновато-фиолетовых отблесках солнца, холодный мартовский вечер. Сквозь серую дымку робко проступали нечёткие контуры обветренных домов с изломанными, голыми ветвями деревьев перед ними, тёмными пятнами быстро и беспорядочно скользили силуэты прохожих, стремившихся как можно скорее оказаться подальше от неуютных, промозглых улиц. С перекрёстка раздавался утробный, резко набирающий обороты гул десятков автомобилей, начавших движение одновременно с устало загоревшимся молочно-зелёным сигналом светофора. Над всем этим стелился разухабистый, пронзительный, словно опьянённый вечерней толкотнёй звон неуклюже пошатывающихся на изгибах блестящих рельс трамваев. Каждый четверг я летел через весь город на этот кипучий жизнью перекрёсток в жёлтом, со сплюснутой мордой и забрызганными городской грязью дверями такси со сладко-томительным предвкушением чуда. Этого четверга я мучительно ждал и одновременно боялся. Сидя в пахнувшим дешёвым табаком и застаревшей уже местами протёртой, будто выщербленной кожей салоне я изводил себя мыслями о том, как пройдёт очередная встреча. И хотя с момента нашего знакомства минул уже месяц, каждый раз я ощущал необъяснимый трепет, постепенно нарастающий по мере приближения моего такси к заветному месту. К концу поездки обыкновенно мои ладони делались холодными, по телу проходила тревожная дрожь, не зная куда девать себя в такие минуты я заводил бессмысленный и пустой разговор с таксистом, что-то спрашивал сам не зная зачем, мало слушая его ответы, а он каждый раз, как и большинство таксистов измученный монотонной работой, радостно, с неизменной горячностью откликался, много и часто путанно говорил, стараясь успеть высказаться за отведённый нам короткий промежуток, мне становилось совестно оттого, что я пользовался его скукой и добросердечностью, но таким не хитрым способом всё же удавалось себя успокоить и к моменту, когда он всегда с необычайной аккуратностью и ровно в одном том и же месте останавливал машину прямо подле двухстворчатых стеклянных дверей, я уже успевал окончательно совладать со своим желанием, и испытывал что-то похожее на похмелье, бестолково смотря перед собой на мягкий прямоугольник подголовника переднего сиденья и недоумевая собственному же сумасшедшему порыву минутной давности. Мой таксист сразу замолкал и с деланной важностью принимался поправлять водительское зеркальце, я давал плату, почти всегда больше чем полагалось и на деревянных ногах выходил из машины. Оказавшись возле огромного, во весь первый этаж окна я всматривался в зал кафе, в этот момент тревога снова начинала овладевать мною. Ещё ни разу не удавалось сразу отыскать её фигурку среди множества уютно примостившихся светло-коричневых покрытых бумажными скатертями столиков в этот час почти полностью занятых ужинающими посетителями, и быстро двигающихся между ними в накрахмаленных, белых передниках официантов, разносящих заказы на больших подносах, и каждый раз сердце замирало от мысли, что сегодня её там нет. Я решительно распахивал двери и заходил в сильно нагретую тёплым воздухом гудящих батарей прихожую. Не снимая пальто и на ходу кивая уже хорошо знакомым мне официантам с всегда дружелюбной улыбкой встречающих гостей, я проходил в зал, где в довольно глупой позе замирал, не зная, что дальше предпринять. Это было похоже на игру, ни в один из моих приездов мне не выпала удача встретить её прямо у входа или на худой конец возле чьего-нибудь столика. Я стоял на пути быстротекущего потока официантов, заражавшего всех своей молодой энергией, и бестолково щурил близорукие глаза. Она появлялась неожиданно и всегда из разных мест большого зала, с задумчивым, поглощённым работой выражением хорошенького лица и завидя меня, всегда удивлялась будто не ожидала увидеть здесь. Она подходила, с блуждающей полуулыбкой на пухлых, чётко очерченных губах, чуть сильнее чем обычно размахивая руками, в своей кремовой форменной блузке, чёрной узкой юбке великолепно облегавшей стройные, подвижные бёдра, с нарядным белым передником впереди она напоминала грациозно плывущую царевну лебедь. Не доходя пару метров до меня, её улыбка становилось сильнее обнажая большой рот и вместе с тем более застенчивой, она скрещивала перед собой руки, немного приподнималась на цыпочках и говорила:

– А вот и вы! – потом ещё совершив один шажок с небольшим укором продолжала: