Спасибо, мужиков много тогда было. Все выпивши, но не бестолковые. Поняли, что надо будет потом доски скрепить и пострадавшего зафиксировать и подвесить в тракторной тележке. Ремнями его к дощатой подставке привязали, на четыре цепи к бортам тележки подвесили и поехали в Лужино. Держали доски, чтобы по тележке его не мотало. Когда застревали, все кроме меня выскакивали и тракторишко толкали. За леском на свороте к Лужино застряли окончательно. Тракторист говорит: «Ребята, несите на руках, тут поменьше километра будет, вон, фары санитарной машины светят». А уж от машины к нам с фонарём бегут. Мы только задний борт откинули, а тут двое с носилками. И сзади ещё толпа. Заглянули, ахнули: «Это что за гроб со спящей красавицей? Кто придумал?» Мужики: «Наша медичка!» Хирург Арнольд Петрович, он фронтовик был, сказал, чтобы так и грузили в машину, и чтоб вместе с цепями. А мне: «Дай-ка ручку!» И эту руку, грязную и ободранную, при всех поцеловал. Назад приехала, поглядела на своё пальто. Всё в пятнах! А даже расстраиваться не стала, до того утомилась. Накрылась им, легла в нетопленном медпункте на кушетку и уснула. Казалось, только глаза закрыла, а уже стучат! Роды. Ну, пошла. Тяжёлые были, часа три маялись. Тут уж женщины помогали, соседки. И мешали, конечно. Охрипла, ими командуя. Главной помощницей показала себя Ксеня, доярка. Когда всё закончилось, в ответ на благодарность фельдшерицы посмеялась: дело-то привычное, только с коровами легче! Она же и сказала: «Устала ты, пойдём, у меня поспишь!» Утром проснулась от резкого запаха бензина. Хозяйка, разложив на обеденном столе пальто, тряпочкой чистила его. «Я кровь еще с ночи, как пришли, холодной водой замыла, а сейчас масляные пятна счищаю. Не волнуйся, сейчас высохнет, и следов не останется!» Вот тогда я заплакала.
– Бабушка, а почему ты плакала? Пальто ведь стало чистое?
– От благодарности, внучок. Ксеня-то ведь, когда я спать легла, пальто моё мыла, а потом на утреннюю дойку пошла. А вернувшись, стала дальше пальто чистить. Потом накормила и в медпункт повела.
Зашли к роженице, там всё нормально. А в медпункте две беременные молодайки да бабуся порядок наводят: окна чистят, стены моют. Печь топится, тепло. Это Ксеня им сказала, что если не помогут они медичке, то она уедет, и некому будет у них роды принимать и их пьяных мужиков от смерти спасать.
К вечеру, когда Аня в одиночестве подрубала марлевые занавесочки на окна, приехали председатель колхоза с бригадиром Бережковского отделения. Сказали, что Арнольд Петрович, хирург опытный, всю войну в полевых госпиталях, железяку вырезал, и травмированный уже пришёл в себя. Председатель поклялся, что они теперь все вечные должники перед ней, и спросил, чем может ей помочь. Аня потребовала лекарств, новых инструментов, телефон и Ксеню в санитарки, если согласится. «А себе-то чего?» – «Так это всё мне…» Начальники меж собой переглянулись и плечами пожали. А назавтра трактор привёз из эмтээсовского общежития для командированных железную кровать, матрац, шкаф и круглый стол со стульями в её казённую квартиру. И телефон провели. И Ксеня с радостью согласилась в санитарки пойти: в колхозе-то за одни «палочки» работали. Двадцать лет вместе потом трудились! А выписавшегося из больницы Володьку Бережкова завклубом встретил часто звучавшей тогда по радио арией «Паду ли я, стрелой пронзённый». Так его до смерти все звали Пронзённым.
Глава 3
Туминский не помнил, как оказался в бабушкиной палате. Только обратил внимание, что на кроватях не было никого из пациенток, зато стояли над бабушкой две медсестры и врач. Но она не выглядела сильно больной. А начала она с того, что стала наказывать:
– Деньги на похороны в плюшке за подкладкой… Смертный узел в шкафу на верхней полке… Тоня пусть командует, она всё в доме знает!
– Бабаня!
– Дай сказать, пока силы есть. Володечка, не живи один, женись. Душа моя за тебя болит…
Туминский с детства был очень правдивым мальчиком. И фантазёром не был. Фантазировал он только перед мамой. Он лет с пяти понял, что всё сказанное им будет рано или поздно использовано ею для попрёков, поэтому врал ей всегда. С бабушкой же он всегда был откровенен: и в детстве, и теперь, будучи тридцатипятилетним лысеющим мужиком. Но от ужаса вдруг впервые в жизни стал ей врать. Он шептал, что у него есть женщина, которую зовут Лена, что она в разводе и у неё есть дочь, что они пока встречаются, но…
Поглядел на её измученное лицо и зачастил: мы бы ещё некоторое время свои чувства проверяли, но Лена в положении! Так что придётся расписываться!
Читать дальше