Виктория Яровая - Девятая жизнь

– Знаешь, Синеглазка, я столько раз видел этот взгляд и надеялся, что больше уже никогда его не увижу. Это взгляд смирения. Взгляд ожидания смерти. Десятки, сотни таких взглядов своих солдат я вижу по ночам. И каждый такой взгляд – это приговор. И даже там, где еще могла бы быть надежда на спасение, этот взгляд решает все. Когда я видел его, понимал, что это конец – еще один человек ушел навсегда. Такие не выживали. Они уже приняли смерть и ждали ее как избавления. Кто-то из них мог бы жить, если бы только захотел и немного постарался. Если бы только захотел, – его голос перешел в шепот, и он на некоторое время замолчал, прикрыв глаза, а затем снова посмотрел на меня и продолжил: – Я сам прошел через это. Пару лет назад, когда закончилась война, я пришел сюда умирать. Мой дом был разрушен, все родные погибли, мой магический дар был выжжен до дна. Я не успел восстановиться вовремя, и теперь все болезни липнут ко мне, как мухи к варенью. Но знаешь что, Синеглазка? Прожив тут наедине с собой почти год, я понял, что не готов так быстро сдаться. Не готов отдать себя сырой земле тогда, когда мои глаза еще видят гладь озера, в котором, как в зеркале, отражается голубое небо и кромка леса. Не готов, пока мои руки могут ощущать шершавую кору дерева, под которой бежит жизнь. Не готов, пока мой язык может насладиться сочным вкусом переспелой земляники, что растет вдоль тропинки. Я просто оказался не готов к этому. Я хочу видеть, чувствовать жизнь. Всегда думал, что жизнь должна доставлять только счастье и удовольствие. А если этого нет, то это и не жизнь. Всю войну я не жил – долгие годы прошли, как в тумане. Столько боли и горя. Я думал, что это не жизнь, это просто не могло быть моей жизнью. Да, война закончилась, но она все еще осталась в каждом, кого она коснулась. Она поселилась глубоко внутри и шепчет, шепчет из своего угла, что она все еще здесь и чтобы ты не смел начинать жить. И только потом я понял, что жизнь – это не только тогда, когда тебе хорошо и ты счастлив, но и тогда, когда ты горишь в пламени боли, и тогда, когда твою душу разрывает отчаяние. Это все тоже жизнь, такая, как она есть, неприкрытая иллюзиями и неоправданными ожиданиями. И пусть я проживу недолго, но как бы плохо мне ни было, я постараюсь насладиться каждым вздохом, каждым мимолетным моментом счастья. Я не позволю этим чувствам затеряться в пучине отчаяния и безнадеги. Это все мое. И я никому не должен отдавать все это раньше времени. Понимаешь?

И он улыбнулся мне открыто и счастливо. Жаль, что борода скрывает его лицо, наверное, у него красивая улыбка. Я смотрела на него и удивлялась. Как он смог прожить два года? Маги после выгорания, которое на войне случалось довольно часто, должны были проходить специальную процедуру восстановления, и тогда был шанс, что они смогут потом жить, как обычные люди. Для этого их отпаивали отваром очень редкого гриба, который так и прозвали “горелый гриб”, и оставляли на неделю в изоляции. Свой дар маг уже никогда не мог вернуть, но продолжил бы жить как обычный человек. Если же не пройти эту процедуру, то маг обычно умирал в течение полугода. Исключений практически не было. Они быстро заражались всеми болезнями, с какими соприкасались даже слегка, и болезни протекали очень тяжело, а лечебная магия на них не действовала. В мирное время редко встретишь такого невосстановленного бывшего мага, но в военное время их было полно. В пылу сражений на восстановление, как правило, не было ни времени, ни возможности. Поэтому магов на войне старались беречь, и сами они не бросались в центр сражения – чаще помогали издалека.

И я вспомнила, что уже видела такого мага. Наша деревня находится недалеко от основного тракта, и у нас часто останавливались отряды солдат, идущих в город или наоборот. Несколько лет назад привезли к нам одного такого мага. Его изолировали в пустой избе, и мы с бабушкой готовили отвар из «горелого» гриба, который мы с таким трудом добывали летом. Пришлось тогда отдать весь запас, но маг поправился.

А этот вот не восстанавливался, но уже два года живет и собирается пожить еще. Удивительно. Возможно, это потому, что он живет в изоляции? Наверное, что-то отразилось в моих глазах, потому что он хмыкнул в бороду и сказал:

– Все здесь хорошо, Синеглазка, за исключением того, что мне иногда кажется, что я схожу с ума от одиночества. Вот смотрю на тебя и думаю, что все ты слышишь и понимаешь. И мне так жаль, что ты готова умереть. Тебе было бы здесь хорошо, я бы позаботился о тебе, сколько смог, а когда пришло бы мое время, постарался пристроить к хорошим людям, – он замолчал, с грустью глядя на меня, а затем задумчиво продолжил: – Скоро наступит настоящая весна. Сойдет снег, все кругом оживет, и запахнет пряным запахом лес, потекут ручейки и расцветут первоцветы. Их цвет будет напоминать мне твои глаза, Синеглазка, и я буду стараться изо всех сил дожить до этого момента. А если повезет, то и дольше.