Вита Степанчук - Алина, или Сила прощения

– Еду добыть и приготовить я могу и без женщины, как и многое другое, – он смотрел хищным, жадным взглядом, разве что не облизывался и, медленно снимая со спины рюкзак, продолжал: – Но, могу показать, зачем ты мне.

Девушка отпрянула, понимая, что перегнула палку, осознавая, что поторопилась давать волю своему гневу, а он, вплотную подходил к ней. Что её чувства и обиды в сравнении с его злобой и силой? Куда полезла? С кем тягаешься? С Чудовищем?!

По мере того, как похититель приближался, она отходила назад и, глядя на него испуганными глазами, тихо произнесла:

– Не смей! Не подходи!

– Ты думаешь, я тащу тебя за собой, чтоб обогреть, накормить? – его рука потянулась к её волосам, взгляд скользнул по плечу, – Ошибаешься.

Девушка с отвращением оттолкнула его руку:

– Не тронь! Убью! – заметалась в поисках орудия для защиты, но рядом, как и прежде ничего подходящего не валялось.

Почему так: ведь это лес, и всегда в нём полно больших веток, обломков от гнилых пней, деревьев, но ей они под руку не попадались. А мелкий валежник был бесполезен.

– Загрызу! – прорычала она и, бросив свою сумку, подняла руки точно тигрица лапы перед атакой, распустив когти.

Наглец лишь дерзко ухмыльнулся и тут же, нежданно для неё, легко скрутил тоненькие руки за спину, одной своей «лапой» держа их, а другой, возвращаясь медленно по талии к животу и вверх, до груди. С довольным видом победителя насмешливо проговорил:

– Что веточками машешь?

Жертва выкручивалась, вырывалась, трепыхалась, как пойманная рыба, но он был сильнее. Тогда взмолилась:

– Отпусти, пожалуйста! Не надо…

Незнакомец уже не слышал: предвкушая наслажденье от своей добычи, прижимал её тело к себе, с вожделением вдыхал аромат девичьей шеи. От удовольствия ослабил хватку. Она почувствовала это и резко, изо всех сил дёрнулась, надеясь вырваться из лап «Чудовища». И это удалось, но ненадолго. Верёвка, связывающая их, не дала убежать, лишь разозлив и раззадорив его больше. Он толкнул её на землю, и жертва пустила в ход последнее, что в тот момент могло прийти ей в голову:

– Остановись! Не делай этого! Мой папа прокурор! Он ищет меня, и если ты тронешь меня, он разорвёт тебя на части ещё до суда. Слышишь? Мой папа прокурор! Тебя посадят, и там он не оставит тебя в покое, – бормотала она, когда его рука полезла под юбку, предательски легко его туда пускающую. Но будь на ней брюки, и они не остановили бы насильника.

– Отомстить прокурору – моё горячее желание. Не думал, что представится такая возможность, – издевательски прошептал он ей на ухо.

Почувствовав рядом горячее дыхание, пожалев о сказанном, девушка наивно пролепетала:

– Может, я дочь другого прокурора, честного?

– Всё равно: для меня они все одинаковы.

Запугать его не удалось, и от отчаяния она, что есть силы, закричала. Дикий, безумный женский крик раздался на весь лес, встревожив его обитателей. Эхом разнёсся по округе. И сразу затих, будто обрезали: жёсткая мужская ладонь прервала его, зажав рот паникующей девушки. И теперь она издавала только непонятные, глухие звуки и слабый визг, пока вторая его рука нагло изучала её тело.

Кусалась, царапалась, билась коленками, отчаянно искала взглядом помощи, но вокруг никого не было. Казалось – звери разбежались, чтоб не видеть людской гнусности. Смотрела на огромные, высоченные деревья и мысленно просила: «Помоги мне, лес, ты можешь! Ведь ты такой могущественный, пожалуйста!» – но не было помощи от леса, не было ответа. «Ну, хоть придави его вместе со мной своими тяжёлыми деревьями, или пришли медведя, чтоб он разорвал его и пусть меня вместе с ним, но останови этот ужас, это унижение!» Но лес бездействовал. Он оставался безучастным к человеческой жестокости и беспомощности. Нельзя ему вмешиваться в безумство людского мира. Но потом, когда наступит судный день, он выступит неопровержимым свидетелем, показав события, увиденные и запечатлевшиеся в нём Судье, на божественном носителе информации, которую невозможно стереть или изменить. Ведь всё давно создано до нас. У Великого Разума всё безупречно. Потому вполне возможно, и скорее всего, всё, что нас окружает – снимает, запоминает, считывает информацию о нас в своей памяти. Памяти, которая доступна кому-то большему, чем человек – памяти вселенной. Но сейчас девушке было не до этого, сейчас она искала помощи, защиты, и не находила. Постепенно её надежда на сочувствие, на чудо, таяла, а взамен рождалось иное, не менее значительное чувство. Она закрыла глаза, отрекаясь от всего вокруг. От бессилия текли слёзы, смачивая солью грубую руку, зажимавшую рот. Боль, невыносимая боль, не столько физическая, но душевная заполнила всё её существо. Её выдавали слёзы. За что? Зачем? Как можно? – Не понимала девушка. Если до этого она старалась осмыслить, оправдать мир людей, полный эгоизма и несправедливости, то теперь всё стало намного сложнее. Даже здесь, в глухом лесу этот мир нашёл её и убил то последнее, во что верила, что, убегая, желала сберечь. Когда она открыла глаза, в прежде ясном взгляде поселилась тьма. Теперь в юных глазах горела ненависть. Ненависть ко всему, в том числе и к бездействующему лесу. Она ненавидела весь мир за то, что он допустил такое. Ненавидела существо, измывающееся над ней, а в его лице всех мужчин, и всеми фибрами души желала ему – породившему в ней зло – смерти.