Михаил Скачидуб - Золотая Верблюдица

«Судьба , как женщина, сдаётся, чтобы повелевать…»

…. Пустыня, отшумев свирепо, успокоилась барханами. Утомлённая солнцем и любовью Мария лежала в золотистом шатре, смежив очи. Ей ещё чудилась музыка молитвы, обращённой к богам и к ней, возлюбленной Анхелем, … то была музыка…

Глава первая. Машенька Форсик

Какой бы большой роман судьбы человека не был, он начинается с детства и, какими бы путями не шли Он и Она, раньше или позже, но они приходят к той жизненной точке, которая должна их соединить.

Машенька носилась, как все девчонки и мальчишки, вихрем в играх, пасла на толоке гусей и свиней, набивала карманы пшеницей тёртых колосьев и семечек подсолнечника, добывала земляные орехи, в лесу лазила по деревьям за грачиными яйцами, жарила на костре пойманных перепелов и воробьёв. Озорная девчонка носилась верхом на хворостине с пышным хвостом листьев по пыльной дороге хутора и орала, пугая всех:

– Едуть! Едуть! Усих «врагив народа» ликвидировать»! – отчего взрослый люд хутора прятался во дворах, проклиная Машку Форсик:

– Дура набитая. Накличет беду, зараза неумытая. «Дура», потому что в отличие от других пацанов и девчонок, любила книжки читать про любовь. И чем её, страхолюдину, книжки про любовь приманивали, мы, её сверстники, не понимали и считали её, как и взрослые, дурой и присобачили ей прозвище «Емелька».

Сама она виновата, рассказывая нам на толоке про Емельку-дурачка, который ездил на печке, а потом в царевича превратился. Машка и в речке купалась не так как все. Залезет в муляку, обмажется с ног до головы грязюкой и орёт, размахивая руками, как ведьма:

– Хто пыдийдэ до мэнэ, усих потоплю! Мы боялись к ней подходить и спрашивали издалека:

– Машка, ты чёго в грязюку выделалась, як мания? – на что она отвечала, ещё больше намазываясь грязью:

– Цэ я грязючи ванны прымаю, шоб красывой буты, як вырасту.

И домазалась… К пятнадцати годам невинное личико Машеньки было обрамлено светло-золотистыми волосами и очаровывало окружающих своими голубыми глазами. Она часто и заразительно смеялась, так как уже понимала, как красивы её зубки в разрезе пухлых губ. Наряду с соблазнительными формами девичьего тела, она влекла к себе естественностью и мелодичным звуком голоса.

Машенька по своему развитию уже перешагнула порог детства, и её терзал порок – нарушать все предписания законов о малолетстве, вселенском грехе и тому подобном. Мальчишки хутора, несколько постарше Машеньки, уже передрались из-за неё. Каждый жаждал иметь такую прелесть своей.

Машенька, словно её учили с пелёнок, соблазняла не только сверстников, но и хуторских парней постарше, и чего греха таить, мужчин школы, один из которых директор, другой – учитель русского языка и третий – физрук, который статью был хоть куда! Сажень в плечах, курчавый, а глаза сверкали, и были наполнены жаждой жизни. Как ему не состроить глазки и не улыбнуться застенчиво? Ей, девочке-кокеточке, которой, по сути своего пола, она и была.

С физруком для Машеньки была одна «заковыка» – Виктор Алексеевич, её двоюродный брат, сирота, которого приютили родители Машеньки. Но… Красавец! Весь в отца, безвременно погибшего, а тот пользовался успехом своей силой и красотой у станичниц, и не только. Недаром мама Машеньки, его сестра, частенько величала его «кобель блудливый», на что он только улыбался да подкручивал ус.

Другое дело – директор школы. Правда, и тут маленькое препятствие – он несколько старше Машеньки, ему уже за сорок лет, но он как настоящий бог любви Амур с глазами полными таинств и очарования. Из этих глаз, словно стрелы нежности, вонзались в юное сердце Машеньки и она при виде Ивана Петровича, трепетала.

А чем учитель русского языка и литературы плох?! Одних стихов в нём столько, что так бы и слушала его всю ночь, прижавшись к его тёплому сердцу. Старшие девчонки о нём, говорят:

– Семён Семёнович Померанцев – любитель музыки и танцев, и миловАть он может. Ну, вообщем «Душка»!

За ним от девчонок прозвание так закрепилось, что настоящей его фамилии в станице не произносилось. И он Машеньку, как любопытную Пандору, влёк.

Никакой вины за собой Машенька – школьница не чувствовала, общаясь с ними. Это же её естественное поведение – быть кокеткой с мужчинами. А то, что этим она соблазняла их на амурные действия – не её вина, а Природы-Матушки. И, если она смотрела на существ противоположного ей пола молча, а тем становилось понятным, что её волнует, так в чём её вина? И почему это предосудительно, безнравственно? А у кого подобное не проявлялось даже при соблюдении целомудрия?