Мария Орехова: Мой друг

А беременность протекала тяжело. Нужны были средства на лекарства, на аренду жилья, на еду, на транспорт. Бюджет молодой семьи трещал по швам. Его родители не стали забирать ключи от подаренной ему машины. Вот только содержать ее сейчас оказалось ему не по карману. Он рассказывал, что никогда раньше не задумывался, что такие, казалось бы, мелочи копятся в такие неподъемные суммы.

Да, он научился считать каждую копейку. Но как же его это раздражало!

А еще был быт. Рай в шалаше не подразумевал наличие прислуги. А он в жизни не вымыл и тарелки! А тут все лежало на нем. Его жене было строго указано воздержаться от каких-либо нагрузок и лишних передвижений. Она несколько раз попадала в больницу на сохранение. И он мыл, убирал, готовил… он многому научился за это время.

Но это многое было отнюдь не в радость. Его злила работа, напрягал режим постоянной экономии, раздражали домашние дела, и угнетало постоянно отсутствие свободного времени. А срывался он на ней, на той, которая, конечно же, поймет и простит. Они стали ругаться. Все чаще в её адрес вместо “люблю”, звучало - “достала!”.

Его тянуло к привычной жизни. Со страшной силой хотелось всего того, что составляет жизнь молодых богатых парней. С ностальгией вспоминая свое холостяцкое существование, он завидовал своим друзьям. Их возможностям, их беззаботному веселью, их выборочной ответственности, когда можно думать лишь о себе, любимом…

И он стал по-другому оценивать то, что было у него сейчас, поняв и прочувствовав, чем он за все это заплатил. Конечно, в свое время он мог гордиться красивым жестом - хлопнуть дверью родительского дома! Особенно отрадно было осознавать, что любимая этот жест оценила. Только вот его нынешняя жизнь не была красивой. Она была реальной и тяжелой. Слишком тяжелой для него. А он - слишком гордым, чтобы пойти “на поклон” к своим родителям.

Он был измотан, раздражен, зол на весь мир. И все чаще старался под любым предлогом бывать как можно дальше от скромной квартиры на окраине города, забывая о той, что ждала его дома. Это был ее дом, но не его. Устраиваемое с такой любовью, пусть и временное гнездышко, больше не казалось уютным и родным островком его личного счастья.

Когда нас позвали на день рождения за город, его жена была на уже восьмом месяце. Ее не приглашали. А он и не вспомнил. Даже не потому, что ей нельзя было ехать - опасно с диагнозом: “угроза прерывания беременности”. Нет. Просто ее присутствие рядом с ним заставляло помнить о том, что ради нее он по собственной воле отказался от этой жизни.

Она же почти все время сидела дома. Ей тоже было скучно, грустно и… одиноко. Мало того, что она физически быстро уставала в таком состоянии, ведь с каждым днем незаметно и понемногу, несмотря на все запреты врачей, ей приходилось все больше и больше заниматься домашними делами самой, так ещё и отношения с мужем дали трещину. Она все принимала близко к сердцу, нервничала, её одним небрежно брошенным словом можно было довести до слез.

Их общение свелось к минимуму. Она даже видела-то его не каждый день. Муж был или на работе, или с друзьями…

Я заехал за ним, и ждал, пока он соберется.

Оказалось, он не предупредил её, что уедет. Зная о приглашении больше недели, он не нашел времени ей об этом сказать. Или просто не посчитал это нужным… Он просто поставил её перед фактом. Причем, в последний момент. Как чужого, постороннего человека.

Я видел по глазам, как ей было больно. А когда она робко попыталась напомнить о том, что он обещал хотя бы эти провести выходные с ней, я не стал слушать, ушел на кухню. Мне было стыдно присутствовать при их разговоре.

Но и там я слышал их голоса, обрывки разговора. Она плакала. Просила остаться. Он злился. Не хотел убивать выходные на уборку и готовку. Ведь делать-то все опять ему, ей же нельзя! Он винил её в этом. Она говорила, что он так редко бывает рядом, а ей не хватает его, повторяла, словно молитву, что любит, что он очень ей нужен. И что она не виновата в том, что все вышло так…

Последние его слова… я запомнил их навсегда. Думаю, он тоже.

Он кричал, что ненавидит такую жизнь, свою работу и… её.

Больше он не говорил с женой. Он на нее даже и не смотрел. Его разозлила эта сцена. Она тихо произнесла: “прости”, но он выскочил из квартиры, громко захлопнув дверь.

Она даже не заметила моего присутствия, когда я, оглушенный его словами, растерявшийся от подобной сцены, не предназначенной для посторонних, зашел в комнату, чтобы забрать его сумку, о которой он просто забыл. Сжавшись в комок, она неподвижно сидела на краешке кровати и беззвучно плакала. Я не знал, что принято говорить в таких случаях. В свое время она сама выбрала именно его, а не меня.