Василий Арсеньев - Джек-потрошитель

Осанистый господин впервые за долгое время, действительно, испытывал чувство страха, да такого, что граничил с диким ужасом. Подобного не случалось с ним даже в дни последней войны, где он командовал дивизией, потерпевшей жестокое поражение в схватке с бурами. Но и теперь хладнокровие не до конца оставило его. Он постарался скрыть свое волнение и спокойным тоном отвечал:

– Я не знаю, кто и что вам наговорил обо мне. Но меня вы не знаете. Все это лишь ваши необоснованные догадки!

– У вас говорят – «чужая душа – потемки», – слегка усмехнулся Лем, – а мое призвание – блуждать в этих потемках. Не думайте, что сможете что-то утаить от меня. Потемки вашей души весьма напоминают трущобы и мрачные кривые улочки лондонского Уайтчепела…

Пятница. 31 августа 1888 г. 2:30

Ночь стояла темная. Кроваво-красное зарево полыхало на небе. На Уайтчепел-роуд, дороге, освещенной тусклыми газовыми фонарями, царило некоторое оживление. Люди, идущие по тротуару, останавливались, чтобы посмотреть на ночное зарево, и, качая головами, говорили:

– Не иначе как в доках Альберта горит… В который уже раз!

Среди тех, кого в столь поздний час занесло на Уайтчепел-роуд, было немало мужчин, прослывших за добропорядочных семьянинов, – теперь они, шатаясь, возвращались в свои дома из близлежащих пабов и прочих увеселительных заведений, которыми пестрел этот район Лондона. Одних сюда влекло стремление отдохнуть от тяжелых трудовых будней, других – желание развеять скуку или вырваться из оков привычного и опостылевшего до тошноты существования, – то чувство, которое хотя бы раз одолевало всякого лондонца викторианской эпохи, какой бы примерной ни была его жизнь прежде.

По возвращении домой этим мужчинам предстоит пережить сцену, полную слез и упреков. Сначала супруги будут спать по отдельности. Но потом пройдет немного времени, все уляжется. И жизнь войдет в прежнее привычное и скучное русло… Женщины викторианской эпохи редко решались на разрыв отношений из-за неверности своих мужей. Правда, бывали и исключения из этого правила…

На пересечении Уайтчепел-роуд с Осборн-стрит, прислонясь к стене здания, где на фасаде красовалась надпись «Grocery», стояла женщина в красно-коричневом длинном свободном пальто, из-под которого виднелось коричневое платье, выглядевшее совсем новым, а также шерстяные и фланелевые юбки. В ту ночь она выпила больше обыкновения и теперь испытывала страшный позыв к рвоте, которому не в силах была сопротивляться. И тогда ее вывернуло наизнанку, – прямо на тротуар, под ноги проходящего мимо господина, – тот, отряхиваясь, назвал ее «грязной шлюхой» и вскоре скрылся из виду. Женщина, которая, будучи пьяной, плохо понимала, что вообще происходит вокруг и где она находится, двинулась наугад, – вверх по Осборн-стрит, когда ее окликнули.

– Полли, – раздался позади нее знакомый голос миссис Холланд.

– А, это ты, Нелли! – обернувшись, проговорила та.

Миссис Холланд приблизилась к ней и, в свете горящего фонаря вглядевшись в помятое лицо своей бывшей компаньонки по комнате в ночлежном доме, заметила:

– Выглядишь ты неважно! Где ты была все это время? Что, совсем плохи твои дела?

– Мои дела? – развязно рассмеялась Полли. – Сегодня меня выгнали из этой убогой ночлежки, и мне негде приклонить голову… А так – все в порядке. Жизнь прекрасна!

– Я могу тебе чем-нибудь помочь? – заботливо осведомилась миссис Холланд.

– Да. Если у тебя есть 4 пенса, – еле ворочая языком, отозвалась Полли.

Денег у миссис Холланд не оказалось, и она с тоской посмотрела вослед уходящей в темноту Полли.

Мэри Энн, урожденная Уокер, известная в трущобах Уайтчепела под прозвищем «Полли», некогда вышла замуж за служащего типографии по фамилии Николз и родила ему пятерых детей. Будучи почтенной матерью большого семейства, эта женщина всецело посвящала себя воспитанию детей и заботе о муже, который, однако, предал ее, переспав с медсестрой, что принимала роды их последнего ребенка. Несколько лет они еще прожили вместе, но потом расстались.

Мэри Энн не смогла простить мужу его измену. И, будучи не в состоянии жить с этим человеком под одной крышей, ушла от него, – после почти двадцати лет замужества вернулась в дом своего отца. Однако, после ссоры с отцом, который забрал к себе внуков, она осталась совсем одна. Безысходность заставила ее торговать своим телом. Вскоре с горя она пристрастилась к алкоголю. И с тех пор, все, что зарабатывала проституцией, тратила на выпивку и кровать в ночлежном доме. Однажды, констебль нашел ее в центре Лондона, лежащей на Трафальгарской площади. Из полицейского участка ее направили в работный дом района Ламбет, где она некоторое время жила, получая за свой труд в качестве прачки одежду, еду и крышу над головой. Потом нанялась служанкой в один богатый дом, но вскоре сбежала оттуда, прихватив с собой некоторые вещи. В конце концов, она нашла приют в ночлежном доме Уайтчепела, но последние десять дней, вплоть до этого вечера, ее там не видели. Теперь же она появилась, вдрызг пьяная, и хотела пройти в свою комнату, однако была остановлена товарищем держателя ночлежки, который потребовал с нее 4 пенса в уплату за кровать. Денег, однако, при ней не оказалось. И она ушла, крикнув на прощанье своему обидчику: