Мира Медунова - Избранный для короля вампиров

Слова были не нужны.

Глава 2

Очнувшись, Дарион сразу же ощутил сильную боль во всем теле. Он медленно слез с кровати, кое-как поднялся на ноги и недоуменно посмотрел в окно. Шторы были отдернуты, и комнату освещал яркий солнечный свет. Обычно это не доставляло ему неудобств, но сегодня что-то изменилось. Он не на шутку встревожился, когда обнаружил источник своей боли.

Его мучил свет. Сияние солнца вгрызалось в его тело острыми иглами, изнуряло и лишало сил. Он ничего не мог понять. Раньше с ним никогда такого не происходило. Солнце, так редко появлявшееся в их столице, всегда было его лучшим другом, горячие лучи придавали ему сил, наполняли надеждой и решимостью.

Теперь же он ощущал только боль. Жгучую, пронзительную боль, которая неумолимо разрасталась по мере того, как он стоял, освещаемый утренним светилом. Ему хотелось только одного – облачиться в свой черный плащ и покинуть это место. Покинуть солнце, внезапно ставшее ему врагом.

Ничего не понимая, он оделся и вышел из комнаты. В коридоре замка стоял полумрак, и это, как ни странно, принесло ему громадное облегчение.

Направляясь в обеденный зал, он старательно пытался вспомнить, что же произошло вчера. Они ведь собирались схватить главаря, почему он не помнит, чем закончилась экспедиция?

Войдя в зал, он осознал, что всем странностям, обнаружившим себя с самого утра, существовало объяснение. Он застыл на месте, похолодев, ошеломленно глядя на мать.

Винона сидела в кресле, стиснув руки на коленях, и в глазах ее плескалась непередаваемая боль. Дарион отлично помнил, когда в последний раз у нее было такое выражение лица. Ровно девять лет назад, когда погиб его отец. Но что так мучило ее теперь? Он чувствовал, как страх стальными нитями охватывает его сердце. Что могло произойти? Что он пропустил? И почему… почему мать смотрит с такой болью… на него?

И тут он заметил графа Годфри. Тот стоял рядом с креслом матери и смотрел на него с плохо скрытой тоской. Дарион запутался окончательно. Он ничего не мог понять. Что, черт возьми, здесь происходит? Что за необъяснимые взгляды? Почему они смотрят на него, не отрываясь, и молчат?

Кое-как справившись с собой, он медленно произнес:

– Что произошло?

И тут же замер, пораженный звуком собственного голоса. Господи, он стал совсем другим. Когда-то звонкий и хриплый, теперь он был низким и глухим. Как такое возможно?

Дарион обхватил горло обеими руками и тут же замер, парализованный ужасом. Медленно опустил руки и широко раскрыл глаза. Хотел он в это верить или нет, но его ногти удлинились, стали острыми, как осколки хрусталя, и окрасились в непроницаемый черный цвет. К сожалению, он лучше кого бы то ни было знал, у кого бывают такие ногти.

Испытывая какое-то ледяное оцепенение, он медленными шагами двинулся к расположенному в конце зала зеркалу. Он уже предполагал, что там увидит, но все еще не оставлял надежды, что это лишь безумный сон, который закончится, как только он закричит от страха. Но, к сожалению, это был не сон. Это была явь, та явь, которой он предпочел бы самый жуткий кошмар.

Свет дернулся в его глазах, когда он увидел свое отражение. Дарион думал, что сходит с ума, но не мог надеяться даже на это. Реальность смотрела на него из зеркала искрящимися темно-синими глазами. Он едва узнавал себя.

Его лицо, когда-то живое и румяное, обрело мучную бледность, черты лица стали необычно тонкими и изящными, волосы, раньше пушистые и золотистые, стали жесткими и обрели оттенок ссохшегося пепла. Были также изменения и в фигуре. Дарион никогда не отличался особой грацией, теперь же его тело поражало совершенством. Тонкое, изящное, величественное и в то же время неизмеримо сильное.

Он был прекрасен. Прекрасен, как вампир.

Не в силах контролировать эмоции, он отпрянул от зеркала в порыве небывалого потрясения. Наружу выступили длинные клыки, от одного вида которых внутри у него все скрутилось в тугой узел. Ужас, охвативший его, был настолько сильным, что он почти не мог его вынести.

Боль, ярость, отчаяние – все это разом нахлынуло на него, выбивая дух из тела. Ему хотелось кричать, рушить все вокруг, испепелять, уничтожать… и даже убивать. Делать все, чтобы хоть как-то унять эту боль, эту отчаянную беспомощность. Дарион был бы счастлив, окажись, что он всего лишь сошел с ума, но искаженное болью лицо матери не давало ему возможности схватиться даже за эту надежду. Он был побежден, окончательно и бесповоротно.