Даниил Мантуров - Василек

Сам не зная, почему, Василёк не остался сидеть в машине, а поплелся за Зоей. Дети разных возрастов бегали по площадке, производя невероятное количество шума и заражая своей неуемной энергией.

– Явились. – налетела на Зою какая-то женщина лет пятидесяти, продолжая корить бесстыжую мать. Ей явно доставляло удовольствие унижать родительницу, безропотно выслушивающую гневные речи.

– Вам же предоставили справку. – заявил Василёк суровой даме. – Или вы так и не удосужились с ней ознакомиться? Дорогая, дай-ка мне её.

Обе женщины замолчали и с удивлением посмотрели на Василька.

– А вы кто ещё? – не унималась воспитательница, недовольная тем, что кто-то осмелился отнять у неё любимую жертву.

– Муж. Зоя, предъяви ей ещё раз документ, а я запечатлею этот торжественный момент для вышестоящих органов. Говорят, вы там давно на карандаше. Жалоб на вас много.

– Извините. Все ещё раз пометим. Сенечка может остаться. – механически произнесла воспитательница, впавшая в ступор от неожиданного напора.

Сенечка не желал оставаться в саду и крутился вокруг матери, радуясь её раннему приходу. Он с интересом разглядывал Василька, прячась за Зоину юбку.

– Спасибо, ловко вы придумали про съёмку, в жизни не догадалась бы достать телефон. Я, наверно, вас уже сильно задержала.

– Нет, я готов вернуть вас на рабочее место.

– Не стоит, мне неудобно.

Опять зазвонил телефон, из которого доносились вопли Полины о рабочем времени, акциях и очереди из томящихся заказчиков.

– У вас нет времени на пустые отговорки, прыгайте в салон, куда едем?

– Вы мой папа? – спросил мальчуган лет пяти.

– Сенька, прекрати, мы уже это обсуждали. – осекла сына Зоя.

– Если он твой муж, значит, мой папа. – стоял на своём мальчишка.

– Дядя, – Зоя замолчала, пытаясь вспомнить имя, вписанное в договор, – просто помог мне. Вот мы и дома. До работы добегу сама. Спасибо вам огромное – выручили.

Зоя, коря себя за ужасную память, попыталась вспомнить, когда же сообщила свой адрес, и стремительно побежала наверх по лестнице старой хрущёвки.

Марья Ильинична тут же принялась корить дочь за мягкотелость и отсутствие хватки.

– Бабушка, а ты знаешь, что у мамы есть муж? – влез в разговор Сенечка. – Если он её муж, значит, мой папа?

– Какой ещё муж? – удивилась бабушка, но Зоя уже её слушала. Торопясь на работу, она размышляла над тем, что все, кого она знает, даже сводный брат Боря, всегда её в чем-то корили, словно у неё на лбу было написано «пинать не возбраняется», и только он заступился. Где-то она уже видела эти глаза, но где?

Наличие у Зои сына расстроило Василька. Мальчишка искал отца, а к роли последнего будущий выпускник ВУЗа совсем не был готов. Придется идти на компромиссы и подстраиваться, не только к ней, но и к нему.

Мысли плавно перетекли в детство. Василёк вспомнил похороны отца. Точнее то время, когда отец вдруг исчез из его жизни, а мать резко поменялась, словно умерла вместе с ним, но по какой-то важной причине задержалась на этом свете.

– Зачем ему знать, скажем, уехал. Это же травма для детской психики. – монотонно твердила мать тогда ещё живой бабушке.

– И обещал вернуться? Это жизнь, не дури. Поплачет и оправится.

– Нет. Будь с ним. Мне так спокойнее. Пусть верит и ждёт.

Василёк верил и ждал, что когда-нибудь мать обязательно признается, но та хранила молчание и продолжала врать о нескончаемых командировках. Приносила от отца подарки, якобы присланные по почте, и все больше погружалась в собственную ложь. Даже на похоронах бабушки она продолжала рассказывать сказки о том, что отец так и не смог прилететь, хотя очень хотел. Василёк еле сдерживался, чтоб не закричать. И в какой-то момент он не выдержал, сжал кулаки от злобы и убежал на пустырь за домом, где бесцельно блуждал, пиная опавшие листья.

Вернувшись вечером домой, он стоял в коридоре и подслушивал разговор матери с тётей Лидой, её давней подругой, вытиравшей посуду после поминок.

– Дура ты, Софа Ему уже четырнадцать, не восемь. Думаешь, он верит в твои сказочки? Покайся и начни жить дальше.

– Не могу я, Васенька так любит папу. Не трави душу, и так тошно. – всхлипнула мать.

Василёк не любил папу, и мама впервые показалась до жалости глупой. Неожиданно для себя он простил ей отвратительную ложь и каждый раз поддакивал очередной сказке.

Стоило вспомнить об отце, и ему стало жалко Сеньку, которому, возможно, так же рассказывают очередные враки о дальних экспедициях в тридесятое царство. «Неужели они все одинаковые, – думал он, заходя в комнату матери. – Я давно ей простил ложь об отце. Тетя Лида права, надо двигаться дальше».